Он услышал, словно откуда-то издалека, как женщина снова вскрикнула, потом до него донесся мужской голос, орущий на нее, а потом — голос Колина, обезумевшего от ужаса: «Ты убил его, ты, грязная свинья! Марк! Пустите меня, будьте вы прокляты! Марк!»
Затем послышался шум недолгой, жестокой драки у края оврага, и крик Колина, тут же оборвавшийся, — больше он не издал ни звука. Лишь женщина рыдала, взывая на неразборчивом греческом к своим богам, да еще доносились голоса двух критян, яростно споривших о чем-то; а затем вдруг совершенно неожиданно — столь неожиданно, что Марк, находившийся в полуобморочном состоянии, терзаемый сильной болью, даже не был уверен, что это ему не пригрезилось, — вдруг раздался мужской голос, отчетливо и спокойно сказавший по-английски: «По крайней мере, не спешите и обдумайте все, ладно? Избавляться от трех трупов слишком хлопотно, даже здесь…»
И это, по словам Ламбиса, было все, что помнил Марк. Когда он очнулся, уже почти рассвело. Мысль о Колине придала ему силы: каким-то образом он смог выбраться из оврага на тропу. Там он некоторое время лежал, выбившись из сил и истекая кровью, прежде чем смог совладать с собой и осмотреться вокруг. Убитый исчез, не было никаких следов и Колина. Марк смутно припомнил, что убийцы, кажется, отправились в глубь острова, и он пополз по тропинке за ними. На протяжении этих трехсот ярдов он несколько раз терял сознание. Дважды дождь приводил его в чувство. А на третий раз его, распростертого на тропе, нашел Ламбис.
Ламбис замолчал. Несколько минут, показавшихся мне вечностью, я сидела молча, обхватив руками голову и невидящим взглядом уставившись на поблескивающее далеко внизу море. Ничего подобного я и представить не могла. Немудрено, что Ламбис так испугался, увидев меня. Неудивительно, что Марк пытался не вмешивать меня в это дело…
Охрипшим голосом я спросила:
— Они, наверное, решили, что Марк погиб?
— Да. Видишь ли, было темно, и они, возможно, не захотели спускаться в овраг и искать его. Там же очень крутой обрыв. Они подумали: если он еще не умер, то наверняка умрет к утру.
— Но… когда этот англичанин велел им «все обдумать», он, должно быть, имел в виду Колина? Остальные два «трупа» — это Марк и человек, убитый ими.
— Вроде бы так.
— Значит, Колин должен быть жив?
— Судя по тому, что слышал Марк, да, — сказал Ламбис.
Пауза. Потом я неуверенно заметила:
— Они, скорей всего, вернутся днем и будут искать Марка.
— Да. — Темные глаза метнули на меня взгляд. — Это пришло мне в голову еще до того, как я услышал его рассказ. Я вернулся, засыпал наши следы землей, спустился вниз за рюкзаком, а потом спрятался наверху среди камней и стал ждать. Один пришел.
И вновь у меня перехватило дыхание от его скупых фраз.
— Ты его видел?
— Да. Ему около сорока лет, одет в критский костюм. Знаешь, что это такое?
— Да, конечно.
— На нем были голубая куртка и широкие темно-синие бриджи. А на куртке такие… ну, как называются маленькие цветные шарики по всему низу?
— Что? А… наверное, это бахрома, если ты имеешь в виду декоративную отделку с чем-то вроде кистей, как на старомодных скатертях.
— Значит, бахрома. — Ламбис решил воспользоваться моим дурацким определением, а я не стала его разубеждать. — Так вот, у него была красная бахрома и мягкая черная шапка, шея обвязана красным шарфом, концы которого свободно свисали — так, как носят критяне. Лицо очень смуглое, и еще усы как у большинства критян; но я его узнаю, если снова увижу.
— Ты думаешь, он и есть убийца?
— Да. Когда происходила стрельба, уже почти совсем стемнело, и лиц их Марк не разглядел, но он уверен, что человек, который стрелял, был в критской одежде. А остальные — нет.
— Что он делал, пока ты за ним следил?
— Осмотрелся вокруг и спустился в овраг, ища Марка. Долго не появлялся, словно не мог поверить, что Марк исчез. Когда он не смог отыскать труп, вид у него был озадаченный, а потом встревоженный; он стал дальше искать — думал, наверное, что Марк отполз в сторону и умер. Он все время искал внизу, в овраге, понимаешь? Он же не думал, что Марк смог взобраться на тропу. Но после долгих бесплодных поисков он снова вернулся к тропе. Я видел, что он очень взволнован. Он осмотрел тропу, но, по-моему, ничего не увидел. Через некоторое время он ушел прочь, но не в сторону Агиос-Георгиос. Он пошел вверх, туда… — Грек сделал неопределенный жест в северном направлении. — Там, высоко в горах, есть еще одна деревня. Так что мы до сих пор не знаем, откуда пришли убийцы.
— Да, не знаем. Наверное, ты не мог… — Я замялась, подбирая слова. — Ну, то есть, если он был один…
Впервые Ламбис улыбнулся, впрочем довольно кисло.
— Думаешь, мне следовало напасть на него? Разумеется. Мне нет нужды говорить тебе, что я искал случая заставить его сказать мне правду и признаться, что они сделали с Колином. Но случая не представилось. Он был слишком далеко от меня, а между нами — голый склон горы. И у него была винтовка, которую он держал вот так. — И Ламбис продемонстрировал, как держат оружие наготове. — Он слишком быстро управляется со своей пушкой. Мне пришлось дать ему уйти. Если и я влипну, тогда Марк тоже умрет.
— Конечно.
— К тому же из-за Марка я не мог последовать за этим критянином, чтобы узнать, куда он идет… — Внезапно Ламбис сел и резко обернулся ко мне. — Теперь понимаешь, почему я говорю об опасности и почему не отваживаюсь оставить Марка даже для того, чтобы узнать, где Колин? Марк очень хочет, чтобы я сходил, но он слишком болен, а когда у него поднимается температура, он пытается выйти из хижины, чтобы самому искать своего брата.
— Да, конечно. Я понимаю. Спасибо, что рассказал мне обо всем. Теперь-то, надеюсь, ты позволишь мне помочь вам?
— Что ты можешь сделать? Ты же не можешь спуститься сейчас в деревню, купить продуктов или одеяла, а потом вернуться сюда. Через час об этом будет знать вся деревня, и они направятся прямиком сюда, к Марку. К яхте ты тоже не можешь пойти — ведь скоро стемнеет, и ты не найдешь туда дорогу.
— Я — нет, а ты сможешь найти.
Он уставился на меня. Я повторила:
— Ну это же совершенно очевидно, разве нет? Ты пойдешь, а я останусь с ним.
Можно было подумать, что я предложила ему спрыгнуть прямо со склона Белых гор.
— Ты?
— А что делать? Кто-то ведь должен остаться с ним. И кто-то должен сходить за вещами. Если я не могу идти за вещами, значит, остаюсь с ним. По-моему, все очень просто.
— Но… меня не будет очень долго, может быть, много часов.
Я улыбнулась:
— Вот здесь нам очень повезло. Дело в том, что в гостинице меня ждут только завтра. Никто в Агиос-Георгиос не знает, что я уже приехала. Когда бы я туда ни пришла, никто меня ни о чем не спросит.
