— Да.
— Я напишу тебе. И еще…
— Что?
Не глядя на меня, он перебирал пальцами камни рядом с собой.
— Ты должна мне кое-что пообещать ради моего спокойствия.
— Что же?
— Ты и близко не должна подходить к полиции.
— Если я распрощаюсь с вашими проблемами, вряд ли я стану их усугублять таким образом. Но я все же не пойму, почему вам не поговорить хотя бы со старостой Агиос-Георгиос. Лично я предпочитаю, где бы ни была, прямиком обращаться к властям. Но дело ваше.
Я переводила взгляд с одного на другого. Они хранили упорное молчание. Я медленно продолжала, более чем когда-либо ощущая собственную навязчивость:
— Марк, ты же знаешь, что не сделал ничего плохого. И сейчас они уже наверняка сообразили, что ты всего лишь английский турист…
— Не стоит обманываться, — сухо оборвал меня он. — Если они не сообразили это в субботу вечером, то должны были сообразить в воскресенье или сегодня утром. Тем не менее наш приятель разыскивает меня с винтовкой в руках.
Ламбис сказал:
— Ты забыла о Колине. Ведь все это из-за него. — Он обвел рукой уступ, остатки пищи и все прочие свидетельства нашего наспех разбитого лагеря. — Как мы можем предпринимать какие-то шаги, пока не узнаем, где Колин? Если он еще жив, то он их… не знаю, как сказать… омэрос.
— Заложник, — подсказал Марк.
— Да, конечно. Я… Извините меня. В общем…
Голос мой звучал все тише, я переводила взгляд с одного на другого: Марк сидел словно неживой, а Ламбис помрачнел и вновь замкнулся в себе. И вдруг я осознала, что больше всего на свете мне хочется убежать отсюда, снова очутиться у подножия горы, вернуться во вчерашний день — лимонная рощица, залитая ярким солнечным светом, белая цапля… оттуда-то все и началось…
Я поднялась на ноги, и Ламбис встал вместе со мной. Я спросила:
— Ты тоже пойдешь?
— Провожу тебя немного.
На сей раз я не стала возражать — не хотелось. Кроме того, я предположила, что он собирается отправиться в деревню, как только отделается от меня. Я повернулась к Марку.
— Не вставай ты, к чему эти глупости. — Улыбнувшись, я протянула ему руку, которую он пожал. — Что ж, до свидания. И конечно же, удачи вам.
— Ты забрала свою кофту?
— Да.
— Жаль, что не могу вернуть нижнюю юбку.
— Ничего страшного. Надеюсь, твоя рука скоро заживет. И еще надеюсь, что все будет хорошо. — Я подняла с земли свою сумку и перебросила ее через плечо. — Я пошла. Наверное, через пару дней мне все это покажется дурным сном.
Он улыбнулся:
— Так и считай.
— Хорошо. — Но я все еще колебалась. — Можешь быть уверен, что я не наделаю никаких глупостей, хотя бы потому, что слишком напугана. Но не ждете же вы от меня, что я закрою глаза и заткну уши. Видишь ли, если Агиос-Георгиос и в самом деле логово преступников, тогда я наверняка встречу этого человека с винтовкой и выясню, кто он такой и вообще все о нем. И я непременно разузнаю, кто там говорит по-английски. Разумеется, я не стану вам докучать, если только не услышу что-нибудь чрезвычайно важное. Но в таком случае я… по-моему, мне следует знать, где вас найти. Где стоит яхта?
Ламбис бросил быстрый взгляд на Марка. Тот замялся, потом сказал через мою голову по-гречески:
— Давай скажем ей. Вреда от этого не будет. Она ничего не знает и…
— Она понимает греческий, — резко оборвал его Ламбис.
Марк метнул на меня испуганный и недоверчивый взгляд.
— Да?
— Она говорит по-гречески почти так же хорошо, как ты.
— Неужели?
Я заметила напряжение в его взгляде, словно он поспешно мысленно перебирал все сказанное раньше; на лице его впервые проступила краска.
— Все в порядке, — успокоила я его по-гречески. — Ничего особенного ты не сказал.
— Да уж, — произнес Марк, — поделом мне за грубость. Извини.
— Не страшно. Так ты скажешь мне, где лодка? В конце концов, мало ли что может случиться, вдруг мне самой понадобится помощь. Зная, где вас найти, я буду чувствовать себя спокойнее.
— Ну да, — согласился Марк, — конечно. — И начал объяснять мне, как добраться до яхты от развалин византийской церкви. — А дорогу к церкви ты можешь спросить у кого угодно, для гостьи из Англии вполне естественно пожелать сходить туда на экскурсию. Кажется, я все понятно объяснил? Да? Но надеюсь, тебе не понадобится к нам приходить.
— Да, — ответила я, — все это понятно. Ладно, еще раз до свидания. Всего тебе доброго.
Ламбис пошел первым. В последний раз я мельком глянула на Марка: он сидел, неуклюже привалившись к теплой скале, словно приклеенный к ней, возле него стояла пустая кружка, а на юном лице застыло так старившее его мрачное, тревожное выражение.
ГЛАВА 7
О госпожа, молю вас, не спешите,
Поступков безрассудных не вершите!
Мэтью Арнольд. Меропа
Пока мы спускались и шли через овраг, Ламбис говорил очень мало. Он держался чуть впереди меня, настороженно осматривая каждый потайной уголок, но большую часть времени мы шли довольно быстро — насколько позволяла неровная, ухабистая тропинка. Мы никого не встретили и, пробравшись сквозь заросли молодых дубков, очутились над лимонной рощей даже раньше намеченного времени. Сквозь ветви деревьев я уже могла различить крылья ветряной мельницы и блики солнечного света на речке.
Остановившись на небольшой полянке, залитой солнцем, Ламбис подождал, пока я догоню его. Рядом с тем местом, где он остановился, чуть в стороне от тропинки, находился крохотный придорожный алтарь. Он представлял собой простой деревянный ящик, втиснутый между камнями, с простенькими лампадками, горящими перед ярко раскрашенной иконкой, изображавшей Панагию — деву, которая одновременно являлась Богоматерью и древней богиней Земли. Сбоку стояла бутылка из-под пива, наполненная маслом для лампад. Рядом росли вербена и фиалки.
Ламбис кивнул в сторону зажженных лампад и небольшого букетика цветов, стоявших там же в ржавой банке.
— Дальше иди одна. Сюда могут прийти люди. Нельзя, чтобы меня увидели.
Я попрощалась, еще раз пожелала ему удачи и, расставшись с ним, двинулась сквозь лимонную рощу к солнечной поляне — должна признаться, испытав весьма ощутимое облегчение.
Было около полудня — самое жаркое время суток. Ветерок прекратился; шелковистые головки маков и росшая вдоль тропинки трясунка, необычайно чувствительная к малейшему дуновению ветерка, сейчас даже не шелохнулись. Белые крылья ветряных мельниц обвисли и тоже замерли в неподвижности. В тени падуба, рядом с полуразвалившейся стеной, щипал траву ослик. Мухи гудели над пылью.
