Я снова ощупью двинулась к стене. Едва мои руки коснулись камня, как в рощице снова запел соловей. Звуки его трелей, такие свободные, сильные, близкие, пронизывали мрак ночи. Я продолжала осторожно пробираться вдоль стены. Камни, жесткие, холодные камни. И больше ничего, и никаких звуков, кроме дивного пения из кипарисовой рощицы. Я ошибалась: Марк вообще сюда не приходил. А то острое ощущение его присутствия было вызвано всего лишь ароматом вербены, исходившим от кучи хвороста. И слышали мы только кота.
Рука моя наткнулась на что-то, и это явно был не камень — что-то гладкое, липкое и все еще тепловатое, отчего волосы у меня на загривке поднялись дыбом, а желудок свело судорогой. Я отдернула руку и застыла в оцепенении, вытянув ее перед собой и растопырив пальцы.
Значит, интуиция все-таки не подвела меня. Марк побывал здесь, он стоял, прислонившись к стене в нескольких дюймах от нас со Стратосом, и, быть может, изнемогая от напряжения, выдал себя неосторожным движением, а из плеча его по камням струилась кровь. Охваченная внезапным ужасом, я нагнулась и принялась ощупывать, не лежит ли он здесь, у основания стены. Ничего. Сарай был пуст. Здесь осталась только его кровь.
А снаружи, среди кипарисов, снова запел соловей.
Не помню, как я вернулась в гостиницу. Я начисто забыла об осторожности, но никого не повстречала, и никто не увидел, как я перебегала через площадь, плотно сжав в кулак одну руку с запачканной ладонью.
ГЛАВА 12
Был ясный день,
Дул свежий ветер с моря,
Искрилась на свету морская гладь.
Казалось, вместе с яркими лучами
С небес снисходит Божья благодать.
Алджернон Суинберн. Песнь моря
Море было гладким и спокойным в этот ранний час, легкий ветерок разбрызгивал соленую пену, достигавшую моих губ. Мыс, разогретый яркими лучами утреннего солнца, золотистой громадой возвышался над темно-синим морем, вспенивавшимся на береговой отмели у его подножия.
Здесь, на отмели, куда я приплыла, вода казалась изумрудной, лучи солнца, пронзая ее, освещали каменистое дно. Тень от лодки уходила на добрых две морские сажени вниз сквозь прозрачную зеленоватую воду.
Оранжево-синяя «Психея» тихо покачивалась на якоре. Я подплыла к ней и ухватилась рукой за борт. Она накренилась и покачнулась, но удержалась в равновесии; короткая и пузатая, она оказалась тяжелее, чем выглядела со стороны. Выждав минутку, чтобы перевести дыхание, я ухватилась покрепче и перевалилась за борт.
Лодка неистово закачалась, натягивая тросы, потом смирилась с моим вторжением. Я плюхнулась на доски днища, уселась там, вся мокрая, часто и тяжело дыша, и принялась протирать глаза, смахивая соленые капли.
Собственно говоря, у меня не было никаких причин вторгаться на яхту Стратоса, кроме разве что естественного интереса и азарта, который вызывает у праздного купальщика лодка, стоящая на якоре в бухточке. Я сидела на широкой скамье на корме, нежилась на солнышке и размышляла, что для наблюдения за гостиницей это местечко подходит не хуже любого другого.
Если бы у меня оставались хоть какие-то сомнения относительно вчерашней рыбалки Стратоса, одного взгляда на лодку хватило бы, чтобы развеять их. Здесь просто негде было спрятать ничего крупнее щенка, да и смотреть было не на что — обычная оснастка небольшой лодочки: весла, аккуратно разложенные вдоль бортов, черпак для воды, веревочная корзина для рыбы, что-то вроде садков для омаров, сплетенных из прутьев, бухта троса, несколько полых тыкв, используемых как буйки, и свернутый брезент. Единственными диковинными для меня предметами были гарпун — устрашающего вида двойной трезубец с пятью или шестью колючими зубьями, расположенными в круг, и что-то вроде морского телескопа — длинная металлическая труба, на конце которой было укреплено зеркало размером с суповую тарелку. Рыбак, лежа на носу лодки, погружает эту штуковину в воду и обозревает морские глубины.
Я с любопытством провела по трубке пальцами, затем подняла ее и улеглась на ровную доску позади здоровенных кронштейнов, на которых крепились светильники. Осторожно опустив трубку с зеркалом в воду, я принялась вглядываться сквозь нее.
Картину, открывшуюся моим глазам, можно было назвать воистину волшебной. Каменистое дно, ярко освещенное солнечными лучами, так что различим был каждый камушек; поверхность, казавшаяся живой и изменчивой благодаря теням, создаваемым пробегавшей рябью. Морские водоросли, алые, зеленые, светло-коричневые, шевелились и сонно покачивались так красиво, что буквально завораживали. Стайка маленьких полосатых рыбок, по форме напоминавших торпеды, замерла неподвижно, затем развернулась как по команде и в мгновение ока скрылась из виду. Еще одна рыбка, розовая и усатая, как кошка, осторожно вынырнула на разведку из-под пласта серого кораллового мха. Повсюду виднелись раковины.
Я лежала и пристально вглядывалась в морские глубины; солнце припекало мне спину, горячие доски слегка покачивались подо мной. Я напрочь забыла о цели своего прихода — для меня не существовало ничего в мире, кроме моря, жаркого солнца, вкуса соли на губах и южного ветерка…
Вдруг по расцвеченному бликами подводному миру скользнули две тени. В испуге я вскинула глаза.
Это оказались всего лишь две птицы, буревестники, они летели очень низко, едва не касаясь крыльями волн; но они тут же вернули меня к действительности. Я неохотно положила телескоп на место и повернулась, чтобы посмотреть на гостиницу.
Там уже наблюдалось явное оживление. Ставни были распахнуты, и вскоре из печной трубы взвилась вверх легкая струйка дыма. В деревне какая-то женщина, одетая во все черное, шла с кувшином к колодцу, а двое мужчин направились в сторону гавани.
Я еще немного посидела, стараясь продлить очарование момента, испытывая истинное физическое наслаждение от соленой воды и солнца. Потом легко скользнула за борт и поплыла обратно к гостинице.
Забрав свое полотенце, оставленное под тамарисками, я неслышно поднялась по ступенькам к своей комнате. Дверь домика Софьи была открыта, и я мельком увидела, как она суетится внутри, подметая пол. Внизу, в ресторане, Тони напевал «Люби меня нежно» страстным тенорком. Стратос в одной рубашке, без пиджака, стоял снаружи на площади и разговаривал с двумя полуголыми рабочими с ведрами и лопатами в руках. В других домиках тоже было заметно шевеление.
Я пошла к себе одеваться.
— Ни единая душа деревню не покидала, — докладывала я Франсис. — Все вокруг кажется совершенно невинным и безгрешным. Я уже начинаю думать, что вся эта история мне приснилась. — Я потянулась, все еще переживая наслаждение, рожденное купанием в морской воде. — Боже мой, как бы мне хотелось, чтобы так оно и было! Как бы я хотела, чтоб у нас не было других забот, кроме как бродить по холмам и рассматривать цветы!
— Ну что ж, — задумчиво произнесла Франсис, опуская на тумбочку кофейную чашку (она заканчивала свой завтрак в постели, а я сидела на краю столика и болтала ногами), — а что еще нам остается? Все, что могли, мы и так уже сделали, и, похоже, Ламбис и твой Марк сами неплохо обследовали деревню.
