Он немного поднялся по южному склону оврага, где имелся довольно ровный участок, и растянулся на солнышке. Я присела рядом.
— Кончай свой рассказ, — предложила я.
— А где я остановился? Ага, как Джозеф спрятал пушку. Ну вот, он снова взял в руки свою винтовку и поднялся ко мне. Пока я пытался есть, он сидел там с винтовкой на коленях и смотрел на меня. У меня еда в горле застревала.
— Могу себе представить.
— Я все пытался вспомнить какие-нибудь греческие слова, но вообще-то я его совсем не знаю. — Он ухмыльнулся. — Только что ты выслушала весь мой репертуар, когда разбудила меня.
— В гаком случае ты преуспел. Не будь я столь подозрительно настроена, я бы просто решила, что ты туповат, к тому же слегка не в духе. Где ты раздобыл этот маскарадный костюм? Софья дала?
— Ага. В общем, в конце концов мне удалось-таки припомнить кое-что из классического греческого, и я решил попытаться. Вспомнил, что «брат» будет «аделфос», ну и попробовал. Очевидно, слово это сохранилось в языке без изменения. Вот уж не думал, — простодушно заметил Колин, — что Фукидид и иже с ним когда-нибудь пригодятся.
— И как, сработало?
Он плотно сжал губы, вмиг постарев.
— Да, пожалуй. Он ответил: «Нэкрос» — и для пущей наглядности провел рукой по горлу, вот так, будто отрезая ее. Потом ухмыльнулся, козел вонючий. Извини.
— Что? А-а… да ничего.
— Марк всегда меня затыкает и жутко злится, когда я ругаюсь.
— Марк? Правда? А почему?
— Ну, в общем… — Он перекатился на живот и уставился на дно оврага. — Говорит, одно дело, мол, в школе ругаться, но дома, перед девочками — совсем другое.
— Раз Шарлотта учится в Королевской академии искусств, — бесстрастно заметила я, — думаю, она тебя уже догнала.
Колин расхохотался.
— Вполне возможно, но я ж тебе говорил, что он малость консерватор. Но вообще-то он в порядке, старина Марк, брательник что надо. — Без всякого перехода Колин вернулся к своему повествованию. — После этого Джозеф заткнул мне рот, когда я попытался было что-то сказать. И лишь после его ухода до меня дошло, что он не прятался, позволил мне себя рассмотреть. Сидел передо мной совершенно открыто, прямо на свету, который пробивался сквозь ставни. Объяснить это я мог только одной причиной — они собрались меня убить. Весь тот день я отчаянно пытался освободиться, но лишь разодрал до крови запястья. Но как бы то ни было, вечером того дня пришел не Джозеф, а Софья. Она пришла очень поздно — чуть ли не утром, наверное, — и развязала меня. Сначала я даже этого не понял — двигаться я все равно не мог. Она растерла мне ноги, смазала растительным маслом запястья и перевязала их, а потом накормила меня супом. Она принесла его в открытом кувшине, и он был еле теплым, но жутко вкусным. И еще вино. Я немного поел, прикидывая в уме, скоро ли ноги послушаются меня и смогу ли я улизнуть от нее, но потом вдруг понял, что она знаками велит мне следовать за ней. Знаешь, сначала я ужасно перепугался. Решил, что… ну, в общем, развязка близится. Но оставаться там все равно было совершенно бессмысленно, так что я стал спускаться следом за ней по лестнице. Она шла впереди, так что я ухитрился стащить пистолет из-за той посудины, а потом спустился за ней. Было довольно темно, только-только начало рассветать. Тогда-то я и увидел, что все это время просидел на мельнице. Остальные мельницы стояли тихие и недвижимые, словно привидения. Было зверски холодно. Ах да, я и забыл, она принесла эту овечью шкуру и палку, чему я был чертовски рад; первые несколько минут я стоял и дрожал, словно желе, — от холода и слабости. Она увела меня довольно далеко, куда — я не имел представления, мы прошли сквозь заросли каких-то деревьев и мимо маленькой пирамидки из камней…
— Это придорожный алтарь. Там еще иконка Богоматери.
— Правда? Тогда было слишком темно, я не разглядел. Мы шли уже довольно долго, и уже рассвело — более или менее, и мы добрались до этой широкой тропы. Там она остановилась. Показала мне дорогу и что-то сказала, но я не разобрал. Может, она сказала, что эта тропа ведет к церкви, где они впервые с нами столкнулись; наверное, решила, что оттуда дорогу я найду. Как бы то ни было, она слегка подтолкнула меня и затем заспешила назад. Неожиданно взошло солнце, стало совсем светло, а остальное тебе известно.
— Значит, я все-таки упустила ее! Если б только у меня хватило духу караулить всю ночь!.. Итак, насколько я понимаю, ты решил, что безопаснее спрятаться в овраге и отлежаться там, пока не стемнеет?
— Ну да. В сущности, я просто не в состоянии был долго идти — слишком устал и все тело словно одеревенело, так что подумал: заберусь лучше в укромное местечко и немного отдохну. У меня ведь была пушка, а с ней чувствуешь себя куда надежней. — Он засмеялся. — Само собой, я не собирался так «вырубаться»! Должно быть, я продрых несколько часов!
— Ты же совсем обессилел. Сейчас-то ты как? Пойдем дальше?
— Конечно. Ну и ну, погляди-ка на этих птиц! Кто это?
Тени скользнули по неровной поверхности чуть ниже нас и стали плавно и неторопливо описывать широкие круги. Я посмотрела вверх.
— Ого, Колин, да это бородачи! Бородачи-ягнятники! Кажется, я вчера видала одного. Разве они не великолепны?
Сегодня я уже могла испытывать волнение и восхищение при виде этой редкой огромной птицы, так Же как прежде меня взволновала пестрая змейка. Я и раньше встречала бородача — в Дельфах, да и вчера тоже, но ни разу не видела его так близко, так низко, да еще в паре.
Пока я поднималась на ноги, они взлетели еще выше.
— Это самая крупная хищная птица в Старом Свете, — сказала я. — Думаю; размах крыла у нее чуть ли не десять футов. И они довольно красивы, не то что остальные птицы-хищники, потому что у них нет этой противной голой шеи и… Колин? Что-то случилось? Тебе плохо?
Он не сделал даже попытки встать вместе со мной и совсем не смотрел на птиц. Взгляд его был прикован к чему-то на дне оврага.
Я вгляделась. Сначала я ничего не увидела. А потом изумилась, почему не увидела этого сразу.
Возле небольшой группки кустов, неподалеку от того места, где мы сидели, земля была свежеперекопана. Сейчас там возвышалось нечто, по форме напоминавшее могильный холм, на который кто-то сверху набросал камни и сухие колючки, чтобы уничтожить следы недавней работы. Но сделано это было в спешке, быть может, не нашлось под рукой нужных инструментов; и с той стороны, что была к нам ближе, земля слегка осыпалась, обнажив предмет неясных очертаний, который вполне мог являться ногой.
Тени бородачей скользнули по ней, и еще, еще раз.
Прежде чем я смогла что-то сказать, Колин уже вскочил на ноги и ринулся вниз.
— Колин! — Спотыкаясь, я бросилась за ним. — Колин, не ходи туда! Вернись, прошу тебя!
Он не обращал внимания. Вряд ли он вообще меня слышал. Он остановился над могилой. Это была нога, сомневаться не приходилось. Я схватила его за руку.
