– Бежим! – Едва химера вновь исчезла, Кузьма схватил Венедима за руку.
К сожалению, бежать можно было только в одну сторону – навстречу опасности, которая появлялась с интервалом в две-три минуты. Хорошо еще, что темнушникам сейчас было не до пленников – самые расторопные с лихорадочной поспешностью готовили к взрыву пороховые заряды, а остальные, подобрав манатки, отступали в сторону заставы.
Венедим, непривычный к бегу, а тем более к бегу в темноте, спотыкался на каждом шагу. Впереди царила зловещая тишина. Сзади перекликались темнушники и метались огни лампочек.
Отбежав от стоянки всего шагов на сто, Кузьма на ощупь отыскал щель в стене, затолкал туда Венедима, а потом залез и сам. Как оказалось – вовремя. Не прошло и полминуты, как что-то стремительно пролетело мимо, словно вихрь пронесся.
Взвыла и тут же захлебнулась криком очередная жертва. Мгновение спустя грохнул взрыв, и по туннелю словно мячики запрыгали здоровенные каменюги, за которыми пронеслось облако пыли.
Затем все стихло.
– Вот мы и на свободе, – без всякой радости сообщил Кузьма.
Да, хороша была желанная свобода. На довесок к ней достались мрак, одиночество, полная неизвестность и отсутствие всякой надежды на помощь.
Колодец
В тесной щели они просидели столь долго (в том, что химера погибла, не было никакой уверенности), что молодой, но уже вполне зрелый мох начал исподволь трогать их языками своего слоевища.
– Изыди, создание кромешное! – Венедим заерзал, словно за шиворот к нему угодил клещ. – Чур меня, чур!
– Не валяй дурака, – буркнул Кузьма. – Ничего с тобой не случится.
– Уже случилось. Сижу, аки изгой в грязной норе… Ни образа Божьего, чтобы толком помолиться, ни простора, чтобы земной поклон положить.
– Зато живой.
– Плоть-то жива, да душа не на месте.
– Непоседливая у тебя душа. Вроде как девчонка-вертихвостка.
– Сколько раз я тебя просил не блудословить попусту!
– А сколько раз я тебя просил не ныть! Тоже мне страстотерпец!
– Пакостно здесь. Как в крысиной норе.
– Ясно, не дворец. Перин нет… А что ты предлагаешь?
– Хочу вернуться в обитель Света. – В голосе Венедима не было и намека на надежду. В его представлении это было столь же трудно, как живым пройти все круги ада.
– Законное желание. Только лично я там ничего не забыл, – возразил Кузьма. – Хотя в определенном смысле мы попутчики. Сам понимаешь, что без стаи я мало что значу. Тут темнушники правы… Договоримся так – я доведу тебя почти до самой обители, ты же взамен обеспечишь меня припасами на дорогу, а главное – водярой.
– Где я их возьму? – Можно было подумать, что эта проблема, еще очень далекая от насущности, беспокоит Венедима куда больше, чем перспектива заблудиться в Шеоле.
– Это уж твои заботы. За услуги положено рассчитываться. Один ведь ты здесь загнешься… Да мне много и не нужно. Только то, что в мешке унесу.
– Но меня сразу призовет к себе игумен. Что я ему скажу относительно тебя?
– Как есть, так и скажи. Дескать, в пути напоролись на химеру. Темнушников она утащила, а Кузьма Индикоплав под шумок скрылся в неизвестном направлении.
– Кто поверит, что я самостоятельно нашел дорогу назад?
– А что ее искать! Все по прямой да по прямой. Как говорится, вдоль стеночки.
– Легко тебе говорить. Все знают, что через десять шагов я или лоб себе разобью, или ногу сломаю.
– В чем вопрос! Ногу советую поберечь, а лоб подставляй. Оставлю тебе отметину чин-чинарем.
– Не от Бога все это, а от лукавого!
– Ну и нудный же ты тип! – не выдержал Кузьма. – Неужели все святоши такие? Хорошо хоть, что недолго нам осталось вместе маяться.
– Значит, мы никогда не пойдем на поиски Грани? – Голос Венедима дрогнул.
– Чего-чего? – удивился Кузьма. – Ты про Грань вспомнил? Уж молчал бы лучше, известный знаток Шеола Венедим Постник! Святой выползок! Грань тебе не теплый нужник. До нее еще добраться надо. Пропадешь ведь, как мошка в паутине!
– И все же хотелось бы глянуть на Божий свет. Хоть одним глазком, – вздохнул Венедим.
– Не судьба, сам видишь… Да и не враг я себе, чтобы за Грань лезть. Нашли дурачка! Как же, буду я ради вашего игумена стараться! Не верю я ему, понимаешь? Ни на столечко не верю. – Кузьма продемонстрировал верхнюю фалангу указательного пальца, но Венедим во тьме, конечно же, ничего не рассмотрел. – Скользкий тип. Есть у меня подозрение, что он и в кромешном мраке видит, аки при свете. На такое даже самые лучшие праведники не способны. Тут совсем другие примеры напрашиваются.
– Когда дух, одолев плоть, обретает полную свободу, возможны любые чудеса, – мягко произнес Венедим. – Святые отцы исцеляли неизлечимо болящих, пророчествовали, усмиряли стихии.
– Это детские сказки! Почему, например, я верю, что человек, не каждый, конечно, способен пить крутой кипяток? Потому что самолично видел это. Раньше я сомневался, что слепцу можно вернуть зрение. Но когда в лазарете метростроевцев одному такому несчастному при мне сколупнули с глаз вот такие бельма и через неделю он уже отличал красное от желтого, я поверил в это чудо. Общаясь с темнушниками, я узнал, что звук человеческого голоса передается по проводам на огромные расстояния, а сила молнии может до поры до времени храниться в банке со свинцовыми пластинами и кислотой. Вот это истинные чудеса! А в разные пророчества и в усмирение стихий я не верю. Вы даже темнушников, которых числом вдвое меньше вашего, усмирить не можете. Поэтому ты ко мне с такими разговорами больше не подкатывай. Истинным я считаю только то, что можно пощупать, обозреть, попробовать на зуб. Все остальное антимонии.
– Не горячись. Мы говорим о совершенно разных вещах. Чтобы тебе стало понятно, куда я клоню, выслушай историю апостола Фомы, прозванного Близнецом, но более известного как Фома Неверующий.
– Ладно, валяй, – через силу согласился Кузьма. – Все равно вылазить еще рановато.
– Фома Близнец был одним из двенадцати учеников Спасителя. Вместе со всеми он горько оплакивал его участь, однако при первой встрече апостолов с воскресшим учителем по какой-то причине отсутствовал.
– Наверное, пил горькую за упокой, – брякнул Кузьма, у которого уже совершенно затекли все члены.
– Бог простит тебе эти слова. – Венедим закашлялся, но спустя некоторое время продолжал в том же духе: – В отличие от других учеников, он отнесся к радостной вести с сомнением, причем приводил доводы, весьма схожие с твоими: «Пока не вложу персты свои в раны его от гвоздей – не поверю».
– Наш человек, – отозвался Кузьма.
– Через восемь дней, уже в присутствии Фомы, Спаситель снова явился ученикам и позволил осмотреть свои крестные раны. И лишь тогда Фома признал в нем Бога.
