— Идемте, — сказала она.
Граф улыбнулся Марше, и ее сердце ушло в пятки. Подхватив Маршу на руки, он понес ее к двойным стеклянным дверям напротив кровати. Распахнул их одной рукой, и они очутились на балконе. Птицы пели в кроне огромного дерева, которое загораживало их от праздных взглядов с улицы. Иначе они оказались бы на виду у любого, кому взбрело бы в голову зайти в сад на задах дома.
— Красиво, — сказала она, все еще в объятиях его сильных рук. — Вы уверены, что сюда никто не придет?
— Они все ушли, помните?
Осторожно поставив ее на ноги, он закрыл двери, точнее прикрыл, оставив изрядную щель.
С потолка балкона на шелковых канатах свисало необычное сиденье, сплетенное из бамбука, в форме огромного круга, открытого со всех сторон.
— Как интересно! — воскликнула она. — И красиво.
— Я привез его с Востока. — Граф откинул крышку ящика из тикового дерева и извлек изумрудно-зеленую подушку. — Сюда полагается вот это. — И он бросил подушку на сиденье. Подушка казалась такой уютной! Казалось, здесь хорошо отдыхать, глядя на дерево или в сад, или читать, или просто дремать. — Садитесь, испытайте!
Марша так и поступила. Чудесно — она могла болтать ногами в воздухе! А еще можно было медленно вращаться налево, направо.
— Оставайтесь там, — велел граф.
Она села прямо и тихонько засмеялась.
— Вы здесь со мной не поместитесь.
— Знаю. Но мне нравится смотреть на вас.
Марша покраснела.
— Почему?
— Вы сейчас просто загляденье. — Он встал прямо напротив Марши, глядя на нее сверху вниз. — Как жемчужина в открытой раковине.
— Вы так мило говорите. Благодарю. — Она лениво крутанулась на своем сиденье.
— Теперь, когда я буду здесь сидеть, я каждый раз буду вспоминать вас.
— Правда?
— Погодите-ка, я достану еще подушек.
Открыв ящик, он достал четыре большие подушки и горой подложил ей за спину. Теперь она сидела почти прямо, как королева на пуховом троне.
Он нагнулся, и Марша вытянула шею. Так они смогли поцеловаться, и этот поцелуй, казалось, должен был длиться вечно. Он обвел языком контур ее губ, и она приоткрыла рот ему навстречу. Их языки соприкоснулись, играя, изучая друг друга.
Рука графа нашла ее грудь под тканью платья, и Марша судорожно вздохнула, когда волна острого наслаждения растеклась по ее животу и ниже, в средоточие ее женственности. Она наклонилась вперед, желая быть ближе к источнику этого наслаждения. Граф встал на колени, и ей понравилось чувствовать, как его широкая грудь прижимается к ее груди. Наклонившись, он поцеловал ее в шею, потом его голова склонилась ниже.
Это было чистое наслаждение.
И оно стало ощутимее, когда она почувствовала на своей груди дуновение свежего воздуха, изысканнее, когда горячий язык обвел ее сосок и стал его посасывать.
— Дункан, — простонала она.
Инстинкт повелел ей протянуть руку в надежде погладить его напряженную плоть сквозь брюки. Но не смогла дотянуться.
Он тихо засмеялся, не отрываясь от ее губ.
— Несправедливо! — воскликнула она в отчаянии.
— А мне все равно. — Опрокинув Маршу на подушки, он поднял ее ногу и провел рукой по внутренней поверхности бедра. А потом начал целовать.
Она очень хотела открыться ему навстречу. И теперь он сам осторожно понукал ее это сделать, действуя так, что ее ноги оказались широко расставлены.
Это было смело. И восхитительно.
Марша едва могла поверить, что стала героиней столь чувственного приключения. Особенно когда рука Дункана, ласкающая ее бедро, двинулась — невесомо, как шепот, к ее потайному местечку, чтобы коснуться ждущей ласки женской плоти. Когда его палец пришел в соприкосновение с ее средоточием, она громко застонала — от желания полностью принадлежать ему. Быть к нему как можно ближе.
— Давай, моя красавица, — прошептал он, не отрываясь от ее губ. — Покажи, как тебе хорошо!
Кресло мягко покачивало Маршу.
Шелковые канаты, что держали кресло, раскачивались в ритм волшебным движениям его ладони и большого пальца. Она запрокинула одну ногу, не в силах сдержать себя и упиваясь собственной беспомощностью.
А затем Маршу подхватила первая волна наслаждения, затем вторая, и она закричала, чувствуя, что парит в своем кресле, висит в туманной дымке чистого блаженства.
Марша вздохнула, прислушиваясь к птичьему пению и шуму просыпающегося Лондона, и открыла глаза. Дункан помог ей сесть удобнее — ее руки были слабыми и безвольными, точно лапша, и прижал ее к груди.
— Я же предупреждал — негоже посещать джентльмена в его доме, — сказал он с укором.
Они поцеловались. И поцеловались снова.
«Вот, — подумала Марша, — чего мне так не хватало».
Но сердце ее горестно сказало — вот чего у нее никогда не будет.
Глава 21
Разумеется, Дункан был без ума от леди Марши Шервуд. Сегодня он видел, как в его руках она подходит к пику наслаждения. И что с того? Ему было мало. Он хотел делать это снова и снова.
— Нам следует пожениться, — сказал он, помогая ей встать с качелей и оправить одежду.
— Вы уже сказали это однажды. Смешно.
— Джентльмен не станет компрометировать леди, если не питает серьезных намерений.
Она казалась удивленной и настороженной одновременно.
— А вы?
— Намерения у меня в высшей степени серьезные. — Он поцеловал ее, и желание вспыхнуло в нем с новой силой, но он не осмелился исследовать его глубину. Пока. — Сегодня я хотел бы поговорить с вашим отцом, если бы знал, что вы примете меня с охотой.
— Но…
— Знаю, что мне пришлось бы тащить вас к алтарю, а вы бы визжали и брыкались. — Он замолчал, вопросительно вскинув бровь. — Поэтому — спасибо, я лучше подожду.
— До тех пор…
— До тех пор, пока вы сами не станете меня умолять. Мужчины предпочитают женщин, которые не могут без них жить.
Марша возвела глаза к небу.
— Что ж, тогда вам придется целую вечность дожидаться, когда я начну вас умолять, чтобы мы поженились.
— Не уверен. — Он покачал головой. — Особенно если вы захотите, чтобы я снова посадил вас на качели. Право же, я откажусь! Следующий раз наступит только тогда, как мы поженимся. Или не наступит вообще.
У нее вытянулось лицо.
— Какая жалость.
— Не правда ли?
Дразня ее, он забывал, как сильно он ее хочет. Впрочем, забывал лишь на минуту. В спальне для гостей ему представилось, как он уносит ее в свою постель — она как раз поправляла прическу, и ее тонкие руки взлетели над головой, открыв линию шеи. Какой же невероятный соблазн возник ее поцеловать!
