– Но я пришла.
Он прижался к ней лицом и вытер слезы о ее щеку.
– Ты пришла. И теперь мы никогда не расстанемся, Нелл, больше никогда. Это наше навсегда, любимая. Эта смерть мне просто приснилась.
ГЛАВА 21
Джульетта. Поверь мне, милый, то был соловей.
Ромео. То жаворонок был, предвестник утра,
Не соловей.
У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт III, сцена 5
Я верю, что видела все это. Потом не было ничего, кроме блеска воды и луны над ней да стремительного полета туч, гонимых слабеющим ветром. Деревья все еще шумели. Вода так же текла мимо павильона. Она затопила ступени и подкрадывалась к двери, струйки уже текли по половицам. Лужи сливались с лужами, ручейки с ручейками. Но прежде чем все соединилось в одну блестящую поверхность, стремительность воды словно иссякла. Движение прекратилось. Неглубокая лужа растеклась от порога до середины помещения, но дальше не пошла. С последним журчанием наводнение затопило сад, оставив павильон на острове в окружении воды, как плывущий корабль.
Меня привел в себя отдаленный, но явственно различимый звук – в машине Эмори включился мотор. Я замерла, повернув голову на звук, угадывая направление. Да, это его машина, и, судя по всему, она припаркована на изгибе дороги у ворот церкви. Я услышала, как водитель – конечно, Джеймс? – пустил мотор на полные обороты, потом еще раз, колеса зашумели по дороге, и звук вскоре затих на западе. Мои троюродные братья – оба, поскольку ни тот, ни другой не остался бы здесь один, – уехали. Пусть едут, пусть. И что бы еще ни произошло, это уже будет завтра.
Потом образовался пробел. Я снова пыталась связаться с Робом, но то ли от шока и изнеможения, то ли от холода так вся онемела, что просто сидела на раскладушке, ожидая его. Мне не пришло в голову, что он не знает пути по лабиринту и что я оказалась заключенной в центре лабиринта, как Спящая Красавица.
Наверное, я смогла бы провести его, если бы прояснила свои мысли. Налево, потом направо... прямо... направо, потом налево... прямо... U-образный поворот налево и снова назад... первые ворота теперь должны быть рядом слева...
Но я ничего не сообщила, а он не спрашивал. Я ощутила, как из темноты что-то движется, как хорек или ласка, и знала, что он чувствует мое изнеможение. Слабо, очень слабо я различила:
– Держись, любимая, я почти рядом.
Я не знала как, но он шел. И я не думала больше ни о чем. Я ждала.
То ли он нашел топор Джеймса, то ли сходил на ферму за другим, но я услышала размеренные удары топора и плеск воды все ближе и ближе. Роб приближался ко мне по лабиринту. Изгороди, разросшиеся во все стороны и уже поредевшие от недостатка ухода, были еще больше повреждены наводнением и обломками, что нес с собой поток. Я слышала, как падают древние стебли и плещется вода, в то время как Роб прорубался через лабиринт. Тисы, посаженные давно умершим Эшли и простоявшие двести лет, превратились в стены высотой в человеческий рост. И теперь Роб прорубал сквозь них путь ко мне. Роб Эшли. Никто не имел на меня большего права.
Удары смолкли. Я услышала резкий всплеск – Роб проломился сквозь последнюю преграду, прошел вброд по залитой лунным светом воде и взбежал по ступеням.
– Любимая!
– Я здесь. У южного окна, Роб.
Ставень с шумом распахнулся, и в окне показалась его тень на фоне лунного света. В руке Роб держал топор, но не Джеймса, а принесенный с фермы, такой, какими пользуются лесорубы. Он даже догадался захватить сухое одеяло и обернул им голову и плечи, так что получилось что-то вроде бурнуса. Забравшись в окно, Роб с глухим стуком и хлюпаньем соскочил на затопленные половицы. И вот он рядом со мной на раскладушке, крепко обнимает и целует меня, а я целую его, и каким-то образом в какой-то момент наша промокшая одежда исчезла, и мы были вместе под теплым одеялом до тех пор, пока накопившиеся страхи и напряжение ночи не взорвались оглушительным взрывом любви. И больше ни о чем не думая и ничего не опасаясь, как два диких создания, спаривающихся в лесу, мы обладали друг другом и потом лежали, спокойно обнявшись, а снаружи – я клянусь! – запел соловей.
Если бы кто-то мне сказал, что я могу уснуть в сыром дискомфорте затопленного павильона, я бы не поверила. Но под влиянием любви, изнеможения и глубокого счастья я уснула, и Роб тоже. Мы завернулись поплотнее в одеяло и ни разу не шевельнулись, пока через окно не заглянуло солнце. Зеркало на потолке отбрасывало такой ослепительный сноп света от сверкания воды снаружи, что он пробил веки и разбудил нас.
– Он все поет, – сонно проговорила я.
– Кто?
– Соловей. Я тебе говорила.
– Это жаворонок.
– Да? Ну, значит, жаворонок.
Я проснулась среди сияния солнца и пения утренних птиц, ощущая рядом тепло Роба. Он лежал на спине и не спал, широко раскрыв глаза, но в каждой мышце, в каждом изгибе его расслабленного тела, теплого и спокойного, было удовлетворение.
– Ты давно проснулся?
– Вроде бы нет. Наверное, как обычно. Как всегда, даже в выходные. Впрочем, я впервые проснулся вот так... – Его рука напряглась, и я прижалась щекой к его плечу. – Бриони...
– Мм?
– Зачем они повесили на потолке зеркало?
Я коротко фыркнула прямо ему в плечо.
– Я совсем про него забыла. Считается, что его повесил один развратник – чтобы смотреться в него, лежа на кровати со своими подружками. В этом обвиняют твоего предка – Испорченного Ника. Хорошо, что прошлой ночью было темно. Только подумай, каково это: вдруг увидеть себя...
– В том-то и дело. Ведь они не могли себя видеть.
– Могли, – возразила я. – И мы очень уютно выглядим, вот так свернувшись.
– Да. Но кровать стояла не здесь. Судя по следам плесени на стене, она стояла вон там. И зеркало повернуто так, что видно только участок пола вон там. – Он нагнул голову, проверяя. – Похоже, как ты думаешь? Или с одной стороны ослабла скоба? Если так, то, пожалуй, нам лучше подобру-поздорову отсюда убраться.
– Оно всегда так висело. Эх, бедный Ник! – сказала я. – Его оклеветали с этим зеркалом, в то время как у него было кое-что другое. Например, Эллен Мейкпис.
Роб не так меня понял.
– О, насчет нее это правда. А ведь забавно представить, что все началось именно здесь и точно так же: он и она, и сад в лунном свете, и, может быть, даже твой соловей... То есть если Ник в самом деле ее любил.
– Несомненно, любил, и даже очень.
Я услышала в его голосе улыбку.
– Ты очень пристрастна.
– Может быть. Но он любил. Я знаю.
