Я уже заканчивала перевязку.
– Вот и все, что я могу сейчас сделать. Пока хватит, но завтра ты должен обязательно показать рану доктору.
– Она будет против. Она никогда не пользуется лекарствами. Делает их сама. Если узнает обо всем, жутко разозлится. Скажет, так тебе и надо.
– Все равно тебе нужно обратиться к доктору. Как ты сейчас себя чувствуешь?
– Хорошо. Еще немного больно, но уже лучше. – Он поднял на меня глаза испуганного ребенка. – Вы ведь ей не расскажете, правда, мисс? Если я опущу рукав, она не увидит.
Я не стала спорить. Он действительно выглядел получше. Первый испуг прошел, рана была промыта и перевязана. Я унесла таз с грязной водой и опустила рукав на повязку.
– Хорошо. Подай-ка мне эти тряпки, я их сожгу. И эту шерсть... Вот так. Тогда приходи ко мне утром и покажи руку, ладно? И мы решим, надо ли идти к доктору.
Он ослепительно улыбнулся, совсем как его мать, и застегнул рукав на больной руке. Я быстро сделала ему чашку горячего сладкого чая и отрезала кусок пирога, который испекла накануне. Я попробовала задать еще несколько вопросов, но вразумительных ответов не получила и так и не поняла, что же Джессами делал один в столь поздний час в лесу. Проверял капканы, которые сам расставил? Очень похоже на то. Но на сегодня хватит расспросов. Завтра мы еще поговорим. Поэтому я дала ему допить и доесть молча, проводила до дверей и поднялась в спальню, чтобы во второй раз попытаться уснуть.
Глава 17
– Ты не знаешь, кто ставит в лесу капканы? – спросила я Вильяма.
Он пришел вскоре после завтрака, принеся с собой очередную дюжину яиц в подарок и собираясь, по его словам, закончить прополку грядок с лекарственными растениями. Мы пошли вместе к сараю.
– Нет, не знаю. А разве они не запрещены?
– Металлические капканы, слава Богу, да, и давно. Но силки? Твой отец сказал, что поблизости живут цыгане. Они могут ловить так кроликов.
– Может быть, но здесь цыган не было уже очень давно. Раньше они селились в старой каменоломне, где вас встретил папа. Но теперь она вся заросла, и им выделили место с другой стороны леса. Здесь их нет – мистер Йеланд никогда этого не допустит. А почему вы спрашиваете?
Дверь сарая была приоткрыта. Я распахнула ее настежь. «Потому что прошлой ночью...»
Я остановилась на пороге как вкопанная. Вильям, шедший сзади, налетел на меня и уже начал было извиняться, как тоже потерял дар речи от удивления. Мы оба стояли в дверях и не отрывали глаз от того, что лежало в углу сарая.
На подстилке Ходжа, свернувшись калачиком и стараясь казаться как можно меньше, на нас испуганно таращилась собака. Колли. Грязный и тощий, дрожащий от страха. Черно-белый призрак, вернее, сон из прошлого. Из далекого прошлого.
Я даже не вспомнила о Джессами и его прокушенной руке. Я опустилась на колени рядом с собакой, как двадцать лет назад на кухне моих родителей. Животное замерло и задрожало. Прижатый к полу облезший хвост чуть-чуть шевельнулся. Голова потянулась ко мне – он хотел лизнуть мне руку. Вокруг шеи пса была завязана толстая старая веревка. Конец ее был перекушен.
Вильям опустился рядом и стал гладить собаку по голове.
– Какой он худой! Он умирает от голода!
– Да. Осторожнее. С ним все в порядке, но если ты нечаянно сделаешь ему больно, он может укусить.
Все время, пока я говорила, мои руки ласково поглаживали и ощупывали собаку.
– Вильям, беги скорее на кухню и подогрей немного молока. До комнатной температуры, не больше. Попробуй пальцем, ладно? Потом накроши в молоко кусок хлеба и принеси сюда в миске. Не выпускай Ходжа на улицу. И захвати с собой острый кухонный нож, надо перерезать эту веревку. Все в порядке, малыш, все в порядке. Лежи спокойно.
Вильям убежал. Пес привстал и лизнул мне подбородок. Я ласково говорила с ним, поглаживая и баюкая. Колли был ужасно тощий, с абсолютно сухим потрескавшимся носом. Длинная шерсть свалялась грязными клочьями. Постепенно дрожь перешла в редкие короткие спазмы и наконец совсем прекратилась. На газетах, там, где он лежал, виднелись пятна крови. Осторожно осматривая собаку, я нашла наконец рану – голую проплешину у самого хвоста, до сих пор сочащуюся кровью. Без сомнения, это он укусил Джессами сегодня ночью. Если мальчик задел эту рану, выпуская собаку из капкана, тогда понятно, почему пес его укусил.
– Может, принести еще кошачьего корма? – спросил Вильям.
– Нет, он слишком долго голодал. Хлеба с молоком пока достаточно. Теперь пускай поспит.
– Можно мне его погладить?
– И поговори с ним, пока я выкатываю велосипед. Не думаю, что бедняга теперь скоро снова начнет доверять людям.
Потом мы оставили его отдыхать, вышли из сарая и закрыли за собой дверь.
– Так вот почему вы спрашивали о капканах?
– Да.
– Но тогда вы еще не знали о собаке, правда?
– Нет. Впрочем, кое-что знала. Вот послушай. – И я рассказала ему о ночном происшествии с Джессами. – И если пес попал в капкан за хвост, а Джессами стал неловко освобождать его, то понятно, почему колли стал кусаться. Рана у хвоста слишком большая – какой бы там ни был капкан, я собираюсь найти его и убрать.
– Можно, я вам помогу?
– Конечно, я рассчитываю на твою помощь. Джессами сказал, что это случилось «около большой усадьбы». Это далеко отсюда?
– Нет, около полумили.
– Тогда поехали.
Хотя «большая усадьба» действительно была огромной, но даже после беглого взгляда на эти живописные руины было достаточно, чтобы понять – здесь никто не стал бы расставлять силки и капканы. Либо Джессами меня не понял, либо сказал первое, что взбрело в голову, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Практически не тронутые временем ступени вели к дверному проему главного входа, поднимаясь над высохшим рвом и узким двориком, куда выходили низкие оконца подсобных помещений, находившихся раньше ниже уровня первого этажа – оружейная, бильярдная, кухни, прачечная и тому подобное. Подвал располагался еще ниже.
– Никто не станет ставить здесь капканы, – сказал Вильям, когда мы взобрались по ступеням и стали смотреть в низкие оконца на балюстраде.
– Похоже, ты прав. А если собака как-то попала в дом и... и, например, провалилась в какую-то яму? Тогда можно считать, что она попала в ловушку.
– Сама? С веревкой на шее? Можно, я спущусь и посмотрю, что там внизу?
– Хорошо, только, ради Бога, будь осторожен.
Я с тревогой смотрела, как мальчик медленно пробирается между обвалившимися балками перекрытий. Наконец он протиснулся к отверстию, которое раньше было окошком.
