Я заметила, что ругань отпугивает призраков, так что без зазрения совести шикнула:
– Уходи отсюда!
Он исчез, однако возник снова, уже на кухне, куда я направилась, чтобы смочить пересохшее горло. От внезапного появления я так перепугалась, что выпустила изо рта фонтан брызг. Дух последовал за мной в коридор. Я спряталась от него в туалете. Помыв руки, посмотрела в зеркало над раковиной, чтобы очередной раз расстроиться из-за распухших губ, и вдруг за плечом увидела Алексея.
– Матерь Божья! – вырвалось у меня. Призрак отказывался испариться, чтобы показать, как сильно ему не понравилась моя ночевка у его брата.
Стало так жутко, что захотелось спрятаться под одеяло, как делала в детстве Аня, когда отец пугал ее чудовищами из шкафа. Он был бездарным воспитателем и даже не догадывался, что ужас меньше всего способствовал здоровому сну у ребенка.
В страхе я даже не поняла, как оказалась у комнаты Марка. Из-под двери пробивалась полоска света. В спину веяло ледяным холодом, видимо мертвый художник следовал за мной по квартире.
Тихонечко постучав, я не стала дожидаться приглашения и беспардонно прошмыгнула внутрь, спасаясь от загробного надзирателя. Удивительно: всю квартиру наполнял арктический холод, а в комнате хозяина, озаренной мягким светом ночной лампы, сохранялось приятное тепло.
Одетый в пижамные штаны и майку, Марк лежал на кровати в окружении папок и документов. Замерев с поднесенным ко рту стаканом воды, он в изумлении уставился в мою сторону.
– Я у тебя футболку взяла. Можно? – первое, что пришло в голову, брякнула я.
Вытащенная наобум футболка с эмблемой какого-то спортивного клуба едва-едва прикрывала срам. Но если учесть, что голые ноги украшали фиолетовые синяки, сексуальностью тут и не пахло.
У мужчины вытянулось лицо.
– Послушай, – я неловко переминалась. – Это тебе покажется, наверное, немножко странным, но… возьми меня! – У гипотетического любовника поползли на лоб брови. – В смысле, можно я пересплю с тобой? – Ой, оговорочка по Фрейду… Как всегда в самую ответственную минуту на меня нападало косноязычие.
Марк поставил стакан на прикроватную тумбочку с осторожностью, словно тот кусался.
– Вернее, переночую с тобой? – исправилась я. – Клянусь, я только на краешек лягу. Честное слово, ты даже не заметишь меня!
Пока он, обалдевший от моей выходки, не мог противиться неожиданной «пижамной вечеринке», я на цыпочках пересекла спальню.
– Клянусь, я не храплю, не пускаю слюни на подушку и даже не шевелюсь. Ты и не поймешь, что мы спали в одной кровати. Я не помешаю. Ты работай дальше!
Последнюю фразу я пробормотала, уже забравшись в постель и накрывшись с головой одеялом. Потом ощутила, что острый край папки впивается в бок, и заворочалась, стараясь улечься поудобнее. Со стороны Протаева последовало ворчливое шиканье.
– Извини.
Марк недовольно покашлял, напоминая, что я обещала вести себя тише воды ниже травы.
– Извини еще раз, – пробубнила я, отвоевывая еще немножечко места у папок и документов.
– Я слышал, как ты кричала во сне, – вдруг вымолвил мой ночной сосед. – Надо было раньше прийти. Спи спокойно, Зоя.
– Спасибо, – чуть слышно выдавила я и едва сумела сдержать предательский всхлип, внезапно подступивший к горлу.
Я проснулась от ощущения, будто кто-то толкнул меня в плечо, и, резко открыв глаза, обнаружила, что лежу поперек кровати. За окном лил дождь, и по стеклу скользили быстрые неровные ручейки. Часы на прикроватной тумбочке показывали позднее утро, но из-за непогоды комнату окутывали грязновато-серые сумерки.
Затаив дыхание, я села и долгую минуту пыталась пережить боль в боку, куда пришелся жестокий удар преступника. Потом заставила себя подняться, уверенная, что меня поместили в персональный ад.
Кое-как доковыляв до кухни, я обнаружила на барной стойке мобильный телефон и записку от Марка.
«Уехал за вещами к тебе домой. Сестра в курсе. Дождись меня».
У Протаева был твердый, мелкий почерк и неприятная манера раздавать указания даже в коротких писульках. Вероятно, он оставил мобильник, чтобы я могла с ним связаться, но из-за совместной ночевки меня мучил стыд…
Испугалась как маленькая! Правда, мертвый художник впервые приходил ко мне ночью.
Я позвонила шефу. Он внимательно и с сочувствием выслушал сбивчивые оправдания за прогул, но явно не поверил, что меня избили преступники, а не поклонник на дорогом автомобиле, о котором взахлеб судачила вся контора.
– Зоя, я очень рад, что у тебя наконец появилась личная жизнь, – почти с отеческой грустью в голосе, заставившей меня потерять дар речи, вздохнул Иванович. – Но будь, пожалуйста, осторожна и постарайся, чтобы эта самая личная жизнь не мешала работе, потому что сейчас она не просто мешает, а заменяет тебе работу. Ты же знаешь, что за бурную личную жизнь деньги платят только звездам?
На этой трогательной ноте в квартире открылась входная дверь. На пороге появилась невысокая подтянутая женщина с идеальной укладкой на седых волосах. Удивительно, но лишь бросив взгляд на ухоженное, аккуратно накрашенное лицо гостьи, я догадалась, что передо мной стоит мать братьев Протаевых.
Пауза была достойна театральных подмостков.
Не отнимая от уха трубку, я сползла с высокого барного стула и стыдливо одернула подол футболки. Женщина окинула меня внимательным взглядом с головы до пяток. Мысленно написав заявление по собственному желанию, я отключила вызов шефа.
– Здрасьте.
У гостьи до боли знакомо изогнулись брови. Так делал Марк, когда испытывал недоумение.
Мне было страшно предположить, что именно представила матушка, застав в пустой квартире сына всклокоченную полуголую девицу с разбитым лицом. Еще утром я считала, что самый жуткий позор пережила в девичестве на вручении дипломов об окончании школы.
Тогда для выпускного бала я заказала платье в ателье, но по какой-то лишь швее ведомой причине с нарядом в срок не справились. Юбку и лиф сшивали грубыми стежками прямо на мне за пару часов до праздника.
И вот настал радостный миг! На высоких каблуках, надетых впервые в жизни, с красивой прической, в сшитом практически вручную платье, я поднялась на сцену актового зала, чтобы получить из рук директора золотую медаль за отличную учебу. Однако споткнувшись о ступеньку на сцене, я наступила на длинный подол.
Как раз в этот момент в зале отчего-то затихли аплодисменты (может быть, потому что одноклассники мне особенно и не хлопали), и в тишине раздался звук рвущейся ткани. Подол отодрался от лифа, оставив меня в нижнем белье, но на шпильках. Зрители застыли в немом изумлении.
Казалось, хуже ситуации не придумать! Но я ошибалась. Сбегая от расстрельных взглядов публики, я сломала каблук и упала со сцены. Занавес. Красный диплом и золотую медаль мне привезли в больницу, где я отходила от физических травм и жестокого унижения.
