— Сколько времени мы шли?
— Не знаю, но мне кажется, что целую вечность. Я уже сама потерялась. Хотя по солнцу, похоже, дело к обеду.
— А ты умеешь определять время по солнцу?
— Ну да. Нас, помнится, в школе этому учили. — Я присела по соседству с уродливой карликовой сосной и достала из сумки бутылку воды.
— Если ты помнишь о том, чему тебя учили в школьные годы, то у тебя просто феноменальная память. — Ленка посмотрела на бутылку и вздохнула: — У нас что-нибудь покрепче есть?
— Да.
— Тогда выставляй на стол.
— А где ты видишь стол?
— Да это я так, образно говорю. Короче, накрывай поляну. Какое счастье, что ты у меня такая запасливая.
Я погрозила ей пальцем:
— Только смотри, не переусердствуй.
— Не волнуйся. Может, боль утихнет? Ты ведь знаешь, что для меня водка что-то типа наркоза.
— Ладно, пей сколько хочешь.
Сделав несколько глотков воды, я сунула бутылку в сумку. Надо экономить воду.
— Господи, ну и забрели же мы! Здесь, наверное, не ступала нога человека, — сказала я.
— Не переживай, ступала. Сейчас нет таких мест, где бы не было людей. Здесь все же безопаснее, чем в лапах турок.
— А вдруг они нас ищут? Может, бросились следом за нами? Отомстить за смерть Экрама?
— Не бери в голову, — сказала Ленка. — Турки не такие дураки, как ты думаешь. Он не побегут за нами в горы с риском для жизни. Ради чего им рисковать? Ради того, чтобы выстрелить ровно два раза? Рисковать жизнью могут только русские. Сюда ни одного турка не затащишь. Только мы могли уйти в горы почти без воды и еды. Турки, наверное, мысленно уже нас похоронили…
— Ты так считаешь?
— А почему бы и нет? Свет, ты посмотри вокруг. Мы даже не знаем, в какую сторону идти. Куда ни посмотри, кругом лес. Вот если бы у нас был компас…
— Лен, но ты-то не считаешь нас покойницами?
— Нет. Я уверена, что мы куда-нибудь да выйдем. Только вот, как подумаю, что наступит ночь, становится страшно. Ночевать в горах удовольствие ниже среднего.
— А тут водятся дикие звери?
— Ну, насчет тигров и медведей можешь не волноваться — их здесь нет.
— Зато полно змей. Я на одну чуть не наступила. Горные козлы какие-нибудь тоже есть.
— Не знаю, не видела. Хотя если есть горы, значит, должны быть и горные козлы. А ты что, боишься животных?
— Ну как тебе сказать? Смотря каких…
Протянув мне бутылку, Ленка сплюнула кровью.
— Лен, опять плохо?
— Не знаю. Что-то мне неможется…
— Ты опять кровью плюешь.
— Да.
Я расстегнула на Ленке спортивную куртку, да так и ахнула. Повязка насквозь промокла, а это означало, что Ленка потеряла море крови. Достав чистые тряпки, я принялась ее перевязывать, стараясь бинтовать как можно туже, чтобы кровотечение наконец остановилось.
— Больно?
— Терпимо, — морщилась Ленка и слегка постанывала.
— Лен, помнишь, что ты мне обещала?
— Что?
— Обещала всеми мыслимыми и немыслимыми силами держаться за жизнь.
— А я и так держусь. Знаешь, у меня почему-то перед глазами Ника стоит. Интересно, как она там…
— В каком смысле, интересно? Ника уже на том свете, а ты на этом, а значит, должна думать о жизни.
Покончив с перевязкой, мы замолчали. Сидели вместе, но каждая думала о своем. Неожиданно я увидела какого-то экзотического жука, лениво греющегося на солнышке. Он был такой необычный, черно-красный — ну просто симпатяга. Я показала его Ленке:
— Смотри, какой красивый.
— Какой красивый. Наверное, у нас таких жуков нет. Этот местного производства. Дай я его раздавлю.
— Зачем? Жук-то здесь при чем? Он тебе ничего плохого не сделал.
— Жук меня раздражает тем, что он турецкий. Если жук турецкий, значит, по национальности он турок, — ни с того ни с сего взъелась Ленка.
— У жуков не бывает национальности. Это просто жук, и все…
Отпустив жука, я улыбнулась ему и помахала рукой.
— У него есть дом, где его ждут жена и маленькие жучки… Зачем их лишать кормильца?
— Затем, что это по меньшей мере несправедливо. Почему у одних есть кормильцы, а у других нет? Почему одних кормят с ложечки, а другие вынуждены искать пищу сами? Почему? Как идет отбор? Почему у одних все, а у других ничего?
— Потому, что мы живем не при коммунизме.
— Как несправедливо всё!
— Ты сама не раз говорила мне, что наша жизнь состоит из одних несправедливостей.
…Отдохнув около часа, мы вновь тронулись в путь.
Ленка все больше и больше висла на моей шее, которая страшно немела от тяжести ее тела. Мои силы были уже почти на исходе, и каждый последующий шаг давался с большим трудом. Я не знала, куда мы идем и в какую сторону нам лучше всего двигаться. Я хотела только одного, чтобы мы вышли на какую-нибудь трассу или просто куда-нибудь, где находятся люди. Я постоянно прислушивалась, но нигде, ни с одной стороны не раздавалось даже и звука. Почувствовав, что силы уже совсем меня покидают и окончательно покинули Ленку, мы расположились у подножья небольшой горы и вновь полезли в сумку за провизией.
— Если я не ошибаюсь, то уже вечер, — с тоской сказала моя подруга.
— Уже вечер, а результата никого.
— Отсутствие результата — это тоже результат. Главное, что мы покинули бордель и нас больше никто не заставит обслуживать клиентов.
— Послушай, Ленка, если бы не ты, у нас бы был мобильник. С телефоном нам бы было намного легче. И какого черта ты разбила его о стенку?
— Я не нарочно, ты же знаешь. Мне кажется, что телефон нам бы ничего не дал. Что толку звонить, если мы сами не знаем, где мы находимся? Ты, по-моему, уже звонила в полицию…
Ленка наклонилась, прилегла прямо на землю и принялась плевать кровью. Я с ужасом наблюдала за этой картиной, лихорадочно размышляя о том, чем я могу помочь.
— Леночка, крепись…
— Я не знаю, что это такое, — с трудом отдышалась Ленка.
Темнота сгущалась. Я положила Ленкину голову к себе на колени и принялась гладить подругу по волосам.
— Леночка, все будет хорошо. Вот увидишь, моя милая. Просто ты очень устала, и тебе надо обязательно отдохнуть. За ночь ты наберешься сил, немного окрепнешь, а утром мы вновь тронемся в путь.
— Куда?
— Что, куда?
— Я спрашиваю, в какую сторону мы тронемся? Ведь даже не знаем, куда нам надо идти. Так мы можем бродить целую вечность, пока у нас не закончится еда. Мы сдохнем в этих горах с голоду или нами поживятся дикие звери.
