– Отпустите нас, мы больше не будем! – хором взвыли оба драчуна, слегка подергавшись и убедившись, что им не вырваться из железной профессорской хватки.
Побитый мальчик, отступив в угол, настороженно следил за происходящим большими, черными, блестящими, как маслины, глазами, показавшимися Карлу знакомыми. Когда восьмиклассники наконец назвались и были отпущены на свободу, он шмыгнул носом, втянув в себя розовые сопли, и погрозил им вслед измазанным кулаком.
Карл достал из кармана чистый носовой платок и протянул его мальчику.
– Спасибо, – чуть слышно поблагодарил мальчик и деликатно высморкался.
– А ты храбрый, – заметил Карл, усаживаясь на верхнюю ступеньку и приглашающе хлопая ладонью рядом с собой, – как тебя зовут?
– Лешка… То есть Алексей, – поправился мальчик, – Алексей Морозов.
– Значит, ты – сын Марии Морозовой?
– Ага. А я вас знаю, мне про вас мама много рассказывала…
– Понятно. А эти двое – за что они тебя?
Мальчик насупился.
– Мне мама деньги на столовую дает, каждый день, – неохотно объяснил он, – а я в столовую не хожу, я на видик коплю… Ну вот, а эти придурки узнали про деньги и теперь пристают, требуют, чтобы я с ними делился.
Карл нахмурился.
– Больше они тебя не тронут, – пообещал он.
– Не тронут, – согласился Лешка, – пока вы здесь. А уедете, так еще хуже станет, я их знаю. Эх, если бы я умел драться по-настоящему! Я бы им показал! – Больше он ничего не сказал, но посмотрел на Карла просительно и с робкой надеждой.
Карл отвел взгляд.
– На то, чтобы научиться драться по-настоящему, требуется время, – сказал он мягко, – почему бы тебе не записаться в спортивную секцию? Или попросить вашего преподавателя физкультуры, чтобы он позанимался с тобой по индивидуальной программе?
Лешка даже рот приоткрыл от удивления. Потом вспомнил, с кем говорит, и сообразил, что профессор вовсе и не думает над ним смеяться, а, наоборот, говорит совершенно серьезно.
– Секции-то платные, – объяснил он наивному иностранцу, – да и не всех туда берут… Нужен я им там, в секциях, как же! А с физруком и разговаривать бесполезно, он же у нас недоделанный…
– Почему ты так говоришь о своем учителе? – перебил его Карл. – Что значит «недоделанный»?
Лешка в растерянности захлопал густыми мамиными ресницами.
– А что такого-то? – наконец спросил он. – Про него все так говорят. И мама тоже так говорит…
Карл вздохнул.
– Ладно, Алексей Морозов, иди-ка ты домой, – сказал он, поднимаясь, – да и мне пора. Еще увидимся.
Лешка хотел было возразить, что вот домой-то сегодня ему и не попасть, нельзя ему сегодня домой. У мамы опять «очень важная встреча», и, значит, идти ему, Лешке, ночевать к одной из маминых знакомых. Хорошо бы к тете Вере, она веселая, у нее аквариум с голубыми вуалехвостами и кабельное телевидение, которое можно смотреть до полуночи. Но это вполне может оказаться и тетя Люба – а у нее, наоборот, злющий сиамский кот по кличке Буба, который всякий раз бросается на Лешку, потому что от Лешки пахнет собакой, старый черно-белый телевизор с тремя программами и противная гречневая каша на ужин.
Но Лешка удержался и ничего такого не сказал – а то этот высокий симпатичный дядька, который разговаривал с ним как с равным, мог бы, чего доброго, подумать, что он, Лешка, хнычет и жалуется на жизнь, как какой-нибудь пятиклассник.
* * *
Столярная мастерская располагалась как раз в левом крыле здания, и Карл, спустившись по боковой лестнице на первый этаж, почти сразу же оказался перед нужной дверью. На двери, под табличкой «Столярная мастерская», висел самодельный плакат с надписью «Посторонним вход строго воспрещен». Под надписью шкодливые детские ручки пририсовали черный череп со скрещенными костями.
Был уже седьмой час, и трудовик успел основательно подготовиться.
Широкий верстак, очищенный от стружки и прочего мусора, был тщательно застелен старыми газетами. Ровно посредине этого импровизированного стола возвышалась литровая бутыль с жидкостью, которая была, может, и менее прозрачной, нежели родниковая вода, зато (что было предметом особой гордости трудовика) не имела характерного маслянистого блеска и запаха сивушных масел. У подножия бутыли, на отдельной газетке, имели место полбуханки ржаного хлеба и кольцо краковской колбасы.
В суповой тарелке с выщербленными краями лежали соленые огурцы, наполнявшие мастерскую своим резким и сильным, как удар, запахом. Это были те самые огурцы, которые трудовик получил в качестве гонорара за разрешение некоего гастрономического спора между завхозом и Марией Александровной. Трудовик был человек опытный, в школе работал не первый год и, не колеблясь, присудил победу завхозу. Огурцы, впрочем, того стоили.
Помимо верстака и прочих предметов, обычных для любой столярной мастерской, здесь была и кое-какая мебель, некогда украшавшая кабинеты начальства, а ныне списанная за ненадобностью и как морально устаревшая. Трудовик же питал слабость к деревянной резьбе и хорошему старому лаку и откровенно презирал безликие, штампованные из опилок современные изделия.
В его коллекции имелись два неплохо сохранившихся дубовых резных кресла, принадлежавших еще предшественнице Аделаидиной предшественницы, очень широких и таких тяжелых, что трудовику стоило немалого труда пододвинуть их к верстаку. Зато теперь все действительно было на уровне.
Пока гость осматривался в мастерской, трудовик стоял, опираясь на спинку одного из кресел, нетерпеливо улыбался и делал приглашающие жесты.
– Шнапс? В школе? – удивился Карл, приглядевшись к бутыли.
– Во-первых, это не шнапс, – возразил трудовик, усаживаясь и жестом фокусника доставая из воздуха два граненых стакана, – это самый настоящий самогон, очищенный и отфильтрованный в лучшем виде. Во-вторых, рабочий день уже кончился, и мы находимся не на школьной, а на моей личной территории. А в-третьих, может, ты все-таки сядешь?
Карл пожал плечами и сел. Он ничего не имеет против того, чтобы трудовик занимался личными делами на своей личной территории в свое личное время, сообщил он, но дело в том, что сам он, Карл, не употребляет крепких спиртных напитков. Совсем. К сожалению.
– Что, здоровье не позволяет? – ехидно осведомился трудовик, окинув взглядом спортивную фигуру гостя. – Так ведь и я не употребляю. Почти совсем. Это так, для дегустации.
– Для дегустации? – недоверчиво переспросил профессор.
– Разумеется! – с энтузиазмом подтвердил трудовик, которого сегодня с самого утра мучила жажда. – И только для этого! Вот я сейчас налью, мы продегустируем, и я все тебе объясню. Что ты качаешь головой? Ты зачем сюда приехал? Ты знакомиться с Россией приехал, с ее образовательными и культурными традициями! А это, – он благоговейно и нежно, словно к шее любимой женщины, прикоснулся к бутыли, – есть древний и неотъемлемый элемент всей русской культуры. Еще тысячу лет назад князь Владимир Красно Солнышко говорил, что, мол, веселие Руси есть питие! Сам князь Владимир, понимаешь ты это, гость варяжский?
