Кримерра повела рукой, приглашая гостя за стол:
— Прошу… Явирита, принеси гостю вина… Ветвь Щупальца? Родственник Хранителя?
— Племянник.
Служанка бегом принесла кувшин с вином и два серебряных кубка. Повинуясь гостеприимному жесту тонкой белой ручки, Ларш глотнул вина и захрустел яблочком.
— Какие чудесные кубки, — сказал юноша отчасти искренне, отчасти желая доставить Лебеди удовольствие. — Старинные, сразу видно. Наследство?
— Да, подарок на свадьбу моей прабабушки, — кивнула женщина. И тут же гордо вскинула голову: — Но если мой господин думает, что я богата лишь наследством, он ошибается. Мой Клан щедр ко мне. Я живу среди уюта и роскоши, — Кримерра жестом обвела скромное убранство комнаты, — и мне вполне по кошельку дорогие безделушки. Вот этот пояс из уртхавенского янтаря я подарила себе в первые дни весны…
Ларш бросил взгляд на пояс из небольших яшмовых бляшек.
— А вот этими украшениями из сапфиров — браслетом и заколкой — я порадовала себя вчера. Не дешевые вещи, конечно, но женщине просто необходимо время от времени позволять себе что-то бесполезное и дорогое! — И она с гордостью указала на простенькие бисерные побрякушки.
В глазах Лебеди не было безумия. Она улыбалась задорно и лукаво, словно предлагала ему сыграть в забавную игру. И Ларш поймал себя на том, что ему хочется поцеловать руку этой неунывающей старой женщине.
— Я не обделена ни деньгами, ни душевным теплом, — продолжала Кримерра сердечно. — Меня часто навещают родственники. Взгляни: этот букет из листьев принес в последний свой приход самый дорогой для меня человек — Шерки, мой правнук. Какой же это замечательный ребенок! Пять лет — а умнее многих взрослых! Я запоминаю и повторяю про себя каждое сказанное им словечко — а уже ради этого стоит жить!
Ларш молча уставился на пыльный бурый комок, бережно хранимый любящей женщиной. Осенние листья, вот как? Значит, последний раз замечательного правнука приводили к прабабушке осенью? Чуть ли не год назад?
Сдержавшись, чтобы не высказать все, что он думает о чуткой и заботливой родне госпожи, Ларш перевел разговор на другое:
— Командир городской стражи, почтеннейший Джанхашар, прислал меня, чтобы разобраться насчет пропавшей собачки…
Кримерра вскинула руки к щекам:
— Да! Я ходила к командиру стражи! Он пропал, мой Мотылек, радость моя! Найди его, сынок… беленький, лохматенький, с черным пятнышком на лбу… Еще утром он был здесь. Он спит в корзине возле моей кровати. Я просыпаюсь утром, спускаю с кровати руку, Мотылек ее лижет. И сегодня лизнул. Он делает это каждое утро с тех самых пор, как мы взяли его в дом. Тогда был дождь, и Мотылек спрятался у нас на крыльце под навесом — помнишь, Явирита?
Служанка взволнованно закивала.
— Так, — попытался Ларш вернуть разговор в прежнее русло, — утром песик был на месте, а потом?
— Потом он позавтракал молочком и лепешкой и побежал гулять во дворик. И его украли!
— Почему обязательно украли? Может, просто убежал за приключениями.
— Что ты, сынок! Наш Мотылек боялся потеряться, боялся бродячей жизни. Он никуда не уходил со двора. Если я шла за покупками по лавкам — а это бывает редко! — он увязывался за мной, но все время поскуливал и звал меня обратно. Он был домашним песиком, он был счастлив только дома… А уж как он охранял свое жилище! Мы с Явиритой очень крепко спим, так он на любой шорох вскидывался так звонко и громко, что мы обе просыпались… Явирита, помнишь тот случай, когда в дом залез чужой кот?
Явирита поняла вопрос хозяйки как разрешение встрять в господский разговор — и на Ларша с двух сторон хлынули рассказы о несравненном, горячо любимом Мотыльке. О том, как он изгнал с кухни чужого кота. О том, как чудесно он танцевал на задних лапках. О том, как он скатывал в трубку вон тот половик, что лежит у двери. О том, как он скромен, аккуратен, приветлив, как он каждое утро лизал хозяйке руку, а потом отправлялся проведать Явириту — все ли у нее в порядке?
Две женщины говорили наперебой, горячо и взволнованно, а Ларш глядел в глаза Лебеди. В глаза, из которых исчезло лукавое веселье. В глаза, наливающиеся слезами.
И рухнула стена, которой старая женщина отгородилась от неласкового мира. Кримерра закрыла лицо руками и горько разрыдалась.
Ларш вместе со служанкой утешал Кримерру, поил вином, уговаривал лечь. Сердце его заходилось от жалости — словно его бабушку кто-то обидел.
Где же найти этого окаянного Мотылька, от которого столько радости двум одиноким женщинам? Ларш готов был ходить от двора к двору, заглядывать в каждую калитку и спрашивать: «Не забегал ли к вам беленький песик?» Но, конечно, толку от такого блуждания не было бы совсем.
И единственным разумным соображением, пришедшим в голову огорченному юноше, было: «Надо поговорить с Мирвиком! Если Мотылек и впрямь украден — может, Мирвику известно, кто этим промышляет?»
Глава 9
В театре нарастало смятение. Актеры, ничего не соображая, безнадежно бубнили свои роли. Бики и Мирвик закрепляли щиты декораций, которые на репетиции выглядели неплохо, а сейчас, перед самым спектаклем, вдруг оказались расшатанными и готовыми вот-вот рухнуть. Эртала едва не подралась с Бариллой, которая принялась показывать новой актрисе, как должна держаться на сцене королева. Ну, показала бы — и ладно. Так ведь попутно принялась называть девушку деревенской коровой, неуклюжей колодой, бочкой для дождевой воды… Последнее сравнение привело Эрталу в ярость… ну, ничего, ничего, красавиц вовремя успели растащить, их лица не пострадали. «Злодейка» Уршита увела Эрталу гримироваться.
Раушарни был в ярости: все эти неурядицы, грозившие срывом спектакля, проходили сквозь его душу. А тут еще притащилась Джалена с опухшим лицом и молила выпустить ее на сцену — хоть простолюдинкой из мятежного города!
Раушарни терпел и молчал (в конце концов, бедняжка не сама себе плеснула в лицо чернилами), но ему становилось все труднее удерживать свои руки от убийства, в язык — от бешеного монолога.
Тут подлетел Заренги, новый герой-любовник, и в ужасе сообщил, что двое «придворных» решили выпить для храбрости — и перестарались. Их уже и в бочку с водой мордами макали, и жженые перья им под нос тыкали — лежат вроде бревен, только один пытается песню петь…
— Сколько осталось придворных в свите королевы? — рявкнул Раушарни на ни в чем не повинного Заренги.
— Один… — несчастным голосом отозвался тот.
— Так возьмите из бунтующих горожан. Первый раз, что ли? Учить вас еще…
— Вот этот один и есть — из бунтующих. У остальных такие хари… Да и здоровяки они, придворный костюм на них не налезет. Помельче бы кого…
Следовавший за Раушарни по пятам Лейчар Веселый Зверь из Клана Волка (застенчивый до немоты юноша, бравший у Раушарни «уроки дикции») потрясенно поднял руку ко рту. Он вполне понимал смятение актеров. Неважно, сколько служанок и придворных сопровождают настоящих королев. У сцены свои законы. И они требуют, чтобы при первом появлении на сцене — «большом выходе» — в свите королевы было двое придворных, у супруги Хранителя города — один, а прочие знатные дамы могут появляться в сопровождении одних лишь прислужниц. Так требуют вековые каноны театра, и не аршмирской труппе позориться, нарушая эти каноны!
