Вид у корифеев сцены был измученный и несчастный. Особенно тонул в унынии великий трагик Раушарни Огненный Голос. Он по привычке играл, подчеркивая свое мрачное настроение картинной позой: уронил лицо в ладони, безнадежно опустил плечи.
Остальные, беря со стола то один, то другой лист, пробегали глазами написанное, отшвыривали листки, вертели в руках перья, перебрасывались тоскливыми репликами.
Когда раздался стук в дверь, Раушарни раздраженно вскинул голову и приказал:
— Пузо, глянь, кого там демоны принесли.
Румяный толстенький комик, не обижающийся на прозвище Пузо, лениво направился к двери и приоткрыл ее. В коридоре было темно, и в щель Пузо разглядел лишь одного из пришедших.
— Там опять эта воровская рожа, что насчет работы! — вознегодовал комик.
— Так дай ему по уху! — распорядился Раушарни своим великолепным голосом, прославившим актера далеко за пределами Аршмира.
— Эй, Раушарни, а мне тоже — по уху? — весело прозвучало из-за двери, и в комнату, небрежно отодвинув комика, вошел Ларш. За ним проскользнул Мирвик и застыл позади своего знатного покровителя.
Застыл не от скромности, а от потрясения. Темный коридор, по которому его и господина проводил зевающий старый сторож, вывел, оказывается, в волшебный мир: на сцену! Да-да, стол стоял прямо на сцене, у самых кулис! Мирвик завороженно взирал на темный провал зрительного зала и уже чувствовал себя избранником судьбы — просто потому, что побывал здесь…
Появление Сына Клана было встречено приветственными воплями. Тут же были перетряхнуты все кувшины на столе, обнаружен один почти полный, из него был торжественно наполнен кубок для дорогого гостя. Актеры потеснились, радушно давая Ларшу место за столом.
В любой другой компании это выглядело бы недопустимой фамильярностью: в Великом Грайане не было никого знатнее потомков Двенадцати Магов, каждый из которых в незапамятные времена взял себе имя зверя или птицы и передал его детям и внукам своим.
Но актеры — люди особые. Город Аршмир любил театр и забаловал его донельзя. Аршмирская «золотая молодежь» часто устраивала вечеринки для труппы и напропалую волочилась за актрисами, и Ларш, хотя был в городе не так давно, не отставал от прочих.
Однако на этот раз юноша не спешил садиться за стол.
— Раушарни, что ж ты хорошего парнишку обижаешь? — упрекнул он главу труппы. — Неужели для него работы не найдется?
— Мы уже взяли метельщика! — отрезал Раушарни.
Мирвик охнул, но Ларш не сдавался:
— Тогда, может, другое занятие ему подберешь?
Раушарни чуть склонил набок свою красивую, благородной лепки голову с орлиными чертами лица и великолепной седой шевелюрой.
— Ворюге-то? — возвысил он голос. — Тот, право, поступает неразумно, кто позволяет подлому коварству не то что в дом свой заползти, но даже приблизиться к порогу своему!
Мирвик, внезапно оказавшийся воплощением подлого коварства, удивленно покрутил головой. А Ларш просиял:
— Браво! Это из «Цены предательства», верно? И сам ты талант, и труппа у тебя замечательная! И дом вам для театра мой дядя подарил просто отличный! И декорации у вас красивые! И музыканты почти не фальшивят! Вот только занавес никуда не годится. Прямо скажу: полы мыть таким занавесом.
Раушарни скрипнул зубами: молодой господин ударил в больное место. А Ларш продолжал с милым простодушием:
— Говорят, вы его сшили из лоскутов, которые от старых нарядов остались? А правда, что он разлезается в клочья всякий раз, когда вы его поднимаете? И что после каждого спектакля вы его всей труппой латаете прямо на сцене?
Раушарни гневно засверкал глазами. Добродушный Пузо прикусил губу. Игравший воинов Афтан Тополиный Щит нахмурился так грозно, что на сцене сорвал бы за такую гримасу аплодисменты. А задремавший в сторонке Лейфати Веселый Аметист, первый любовник труппы, проснулся, прислушался — и по-детски обиженно захлопал глазами.
— А я-то, — продолжал Ларш, — уже почти уговорил тетушку Аштвинну заказать для театра новый занавес… с золотыми кистями, между прочим! Э-эх, что об этом говорить! Пойдем, Мирвик, не уважают нас тут.
И направился к двери. Мирвик без единого слова последовал за ним. Парень не спешил отчаиваться. Как и всякий, кому доводилось шататься по рынку, он прекрасно понимал значение слова «торговаться».
— Прошу господина подождать… — послышалось им вслед.
Раушарни встал из-за стола. Задумчиво взъерошил свои густые седые волосы. Перед глазами артиста стояло видение блистательного занавеса. Каким он будет: зеленым, синим, алым? Видение меняло цвета и оттенки, но неизменными оставались толстые плетеные шнуры, увенчанные пышными золотыми кистями.
— А ну, повернись! — приказал актер Мирвику. Тот подчинился. Раушарни оглядел его с головы до ног, как на невольничьем рынке.
— Для стражника и воина мелковат, — вынес он свой вердикт. — Но годится в толпу народа. Или в шайку разбойников.
— Может даже наемного убийцу представить, которые без слов, — подсказал доброжелательный Пузо, — если малость подучить.
Афтан с пробудившимся интересом бросил оценивающий взор на тощего бродяжку:
— Для наемного убийцы статью не вышел. Разве что отравителем или слугой на пиру.
— Гонцом еще можно, — внес свою лепту Лейфати.
Бродяга приосанился. Никогда еще в своих мечтаниях он не залетал так высоко.
— Принят! — буркнул наконец Раушарни. — Про твое жалованье потолкуем после, когда у меня выдастся свободное время.
Смекалистый Мирвик понял, что за этой фразой звучало: «Когда уйдет твой высокородный заступник». Но это не огорчило парня. Главное — его взяли в театр!
— А чем вы тут заняты? — поинтересовался Ларш. Он не чинясь уселся на скамью и взял наполненный кубок.
— Замыслили поставить «Двух наследников», — начал объяснять Раушарни, усевшись рядом. — Всем пьеса хороша, да вот беда — с женскими ролями того… скуповато.
— И наши бабенки злятся, — фыркнул Лейфати.
Мирвик, о котором все забыли, мог бы уже уйти. Но прямого «пошел вон!» не прозвучало, и он остался стоять у двери. Ему, честно говоря, было интересно.
— Вот мы и решили подправить пьесу, — продолжал великий трагик. — Есть там монолог: королева жалуется на наглость фаворитки супруга. Та, мол, ей в глаза дерзит. Мы этот монолог решили выкинуть, а вписать сцену, где соперницы ссорятся.
— Всю ночь бьемся, а получается свара рыночных торговок! — угрюмо бросил Афтан.
— А вы бы предложили самим актрисам эту сцену написать! — предложил Спрут.
Актеры расхохотались.
— Это Барилла с Джаленой? — восхитился «воин». — Они друг дружку сожрать готовы! Такого напишут…
