Но дело в том, что вопрос ставится вовсе не так, необходимо спрашивать не «Нужен ли он мне?», а «Сможет ли этот рыжий мальчишка, полукровка, обреченный на смерть уже тем, что родился, существовать дальше без меня?». И здесь ответ однозначен – нет. А значит, я сделаю все, чтобы ему не пришлось пожалеть о том, что он так неосторожно открылся. И дело не только в этой глупой связи – уж ее я как‑нибудь бы обошел, все‑таки ряд преимуществ у отрекшегося от своего второго «я» имеется… Просто Мей не выживет один в нашем мире, в мире бесконечных интриг и игрищ, в мире, который с реальным соприкасается лишь краем наших остроухих «щитов»…
Maye… «Принадлежащий»…
Или все‑таки «Солнечный»?..
Какое из этих имен твое, Рыжик? Какую судьбу ты предпочтешь? Ифрит? Или все‑таки эльд? Ведь рано или поздно тебе придется сделать этот выбор, так же, как мне пришлось сделать свой. Вот только я при этом умудрился проложить собственный путь, третий. Ошибочный? Очень может быть, но меня все в нем устраивает. Даже конец, когда он придет, я встречу с улыбкой, потому что он будет только моим. Эгоистично? Не стану спорить, но все мы эгоисты в глубине души – я же просто не вижу смысла этого скрывать.
Мей, поглощенный своими делами, даже не подозревал, какие мысли бродили в моей голове. И это странно успокаивало. Не стоит мальчишке забивать свою голову всякими глупостями, это я могу себе позволить остановиться на обочине жизни и, глядя на пробегающих мимо людей, размышлять о никчемности собственного существования, а ему надо жить – не задумываясь и не оглядываясь. Наверно, я просто стар становлюсь, хотя что такое сорок лет для потомка Северного Дома? С другой стороны, некоторым существам жизнь противопоказана вовсе – и, должно быть, я один из н их.
Я стоял в дверях и молча наблюдал за погрузившимся в работу Мейлоном. Рыжик старательно перерисовывал иероглифы со стен в небольшой блокнот. Не знаю, чего он этим пытался добиться – все равно ничего не понимал, – но он так увлекся, что не заметил моего появления. Беспечный мальчишка! Кто же так делает? А если бы сюда вошел не я, а, скажем, пара–тройка созданий Dha’rise? Как можно так наплевательски относиться к собственной безопасности? Эх, чудо ты ушастое, Рыжик! Начинаю думать, что кое–какие черты Рейма тебе совсем не помешали бы. Ну, срок жизни они бы тебе заметно удлинили – это точно. — И как твои успехи? – не в силах скрыть недовольства, громко спросил я. К чести Мейлона, он даже не вздрогнул, только глянул на меня через плечо и бросил в ответ: — Ну, должен же хоть кто‑то делом заниматься, пока ты там дрыхнешь.
Хм. А у мальчика характер решил прорезаться? С чего бы это? — И много ты тут пользы принес? Кому могут понадобиться твои каракули? Видишь ли, Рыжик, не хочу тебя расстраивать, но, чтобы перенести смысл этих записей на бумагу, нужно не только верно перерисовать эти значки, но и повторить орнамент на стенах, поскольку он тоже является неотъемлемой частью послания.
Кстати, работы здесь действительно было много. Довольно просторный зал был разделен на сегменты рядами колонн. В каждом таком сегменте в стену была вплавлена прямоугольная металлическая пластина, покрытая вязью уже знакомых мне знаков. А вокруг пластин в причудливый узор сплетались темно–синие прожилки камня – на первый взгляд всего лишь природный узор, но если присмотреться…
Я окинул взглядом всю комнату разом. Да, система определенно просматривается, даже более того. Если я не ошибаюсь, то орнамент указывает на очередность прочтения пластин. И Мей, разумеется, начал с последней. Забавно. Я мазнул взглядом по выведенным в его блокноте знакам… Сердце болезненно сжалось и, пропустив удар, забилось с удвоенной силой. Пытаясь побороть внезапно объявшую тело слабость, я перевел взгляд на стену. Он ведь ошибся, правда? Ну, не могли же Изначальные написать такую глупость, верно?!
Оказывается – могли…
Боги, Изначальные, Всеблагие! Как этот мальчишка вообще попал в этот зал?! Кто его сюда пропустил? И зачем?!
«И когда наступит время, изберет Двуцветный Лорд свой путь. Вздрогнет мир, умоется кровью, и рухнут все грани. А тот, кто был рожден во спасение, станет ключом в бездну. Таков будет конец этого мира. Мы узрели – вы воплотите».
Никогда прежде дакарские иероглифы не складывались в текст так легко. И эта легкость пугала не меньше самих слов. Боги, зачем вообще было открывать этот зал?! — Рыжик, а ты уверен, что тебе нужен перевод именно этих пластин? – стараясь сдержать дрожь в голосе, уточнил я. Боги, ну пусть он всего лишь ошибся дверью! Не хочу я выносить это в мир! Тем более что эти пророчества не исполнятся: Дар же сказала, что я последний, а я не собираюсь предпринимать ничего подобного. У меня ведь и силы‑то почти нет. Так что эти слова так и останутся навсегда лишенными смысла знаками на стене. — Да, именно эти, – твердо ответил он. Что же тебе известно, Мей? И зачем тебе ворошить прошлое? Двуцветные – в прошлом. И хватит тревожить их покой. — Это всего лишь глупые сказки, – все еще надеясь переубедить его, заявил я. — Не сказки. И мне нужно знать, что такого есть в этих знаках, если мой наставник в ужасе бежал отсюда. — Зачем?
Глаза в глаза. Тьма против света. Забавно. И горько.
Что вы там говорили о резонансе, danely?.. И ведь не ошиблись. Но знали ли вы его причину? Поняли ли вы, что послужило ему основой?.. Сомневаюсь.
Так вот каковы древние легенды на вкус. И вправду забавненько вышло. Судьба, наверное, сейчас рыдает от смеха. Весело, danely? Я рад, что сумел позабавить вас. Жаль только, что мне так горько, а то посмеялись бы вместе. Но на то они и легенды, чтобы оставлять после себя болезненно–терпкий привкус.
Смешно ли встретить собственное отражение? Собственное «я», искаженное, но от этого не менее узнаваемое? Что‑то настолько близкое, настолько родное, что сердце щемит при одном только взгляде… наверно, так чувствуют себя скитальцы, после долгих лет странствий возвращающиеся обратно домой, к теплоте материнской любви, к дарящей уверенность отеческой заботе и к чувству братского единения…
Вот только все это уже не для меня. Я сам разнес родной дом, затоптал очаг и отдал на поругание все, что было когда‑то важным. Права Дар. Как никогда права: нам не стоит сближаться. Но ведь уже поздно, да? — Зачем? – превозмогая притяжение чужого взгляда, повторил я свой вопрос. Впрочем, в ответе я уже не сомневался… — Потому что все здесь – моя жизнь, – без тени сомнения произнес Мейлон. И сейчас мне бы даже в голову не пришло назвать его ребенком.
Вот так вот, Ксан. Услышал, что хотел? Радуйся. Нет желания? Но ты ведь всегда стремился найти существо, способное не только понять тебя, но и разделить твою жизнь, всю, до последней капли, сколько бы там ни было отмерено тебе богами. И что теперь? На попятную? Какое же ты все‑таки ничтожество.
Но ведь необязательно всегда смотреть в зеркало, верно? Хватит того, что ты сам помнишь собственное лицо. И это не оправдание трусости, скорее это еще одно проявление разумной предосторожности.
«Мы узрели – вы воплотите…»
