В следующий миг Керни медленно двинулся к воротам замка. Справа и слева от него ехали два молодых солдата: один держал в руке серебристо-черное знамя Глендивра, другой пурпурно-золотое знамя Эйбитара. Гершон и Кезия ехали сразу за герцогом и знаменосцами, а им вослед двигались пехотинцы. Выехав за крепостные стены, они увидели сотни приветственно кричавших людей, выстроившихся вдоль широкой улицы, которая вела от северных ворот замка к западным городским воротам, известным под названием горных. Дети завороженно смотрели на боевых коней и солдат, а женщины прощально махали руками своим мужьям, братьям и сыновьям.
— Можно подумать, мы отправляемся на войну с анейранцами, — прокричал Гершон, перекрывая гул толпы.
Поначалу Кезия ничего не ответила, решив, что слова капитана адресованы Керни, но секунду спустя осознала, что герцог едет впереди и Гершон обращается к ней.
Она кивнула и с усилием улыбнулась, не находя ответа.
— Они ждали этого дня всю жизнь, — продолжил он. — Для многих из этих солдат возможность выступить в поход с герцогом — величайшая честь, выше которой они никогда не узнают. — Он указал на людей, толпившихся вдоль дороги. — Их родные тоже понимают это.
— Вы говорите так, словно они хотят войны. — Кезии пришлось кричать, чтобы капитан ее услышал.
Он нахмурился:
— Я имел в виду совсем другое. Сражения и убийства здесь ни при чем. Они служат своему герцогу и своему королю. Они выступают в поход под знаменами Эйбитара и Глендивра. Больше им ничего не надо.
И снова Кезия не нашла что ответить.
— Вы меня совсем не понимаете, верно? — Гершон потряс головой и снова устремил взгляд вперед, словно поставив точку в разговоре.
Скоро они достигли городских ворот и выехали в гористую местность. Даже сегодня, когда небо затягивали темные облака и моросил дождь, над серыми каменистыми долинами, поросшими высокой травой, дул сильный ветер. В городе они его не замечали, но здесь, среди холмов и скал, он резал лицо и глаза, словно один из демонов Байана.
— Я все понимаю, — наконец сказала Кезия, вновь привлекая к себе взгляд Гершона. — Я посвятила свою жизнь служению дому Глендивров, и я рискую жизнью ради спасения Эйбитара. Не говорите мне, что я ничего не понимаю, капитан. Вы недостаточно хорошо меня знаете, чтобы судить о таких вещах.
Она пришпорила свою лошадь, чтобы опередить Гершона, и в течение всего дня они ехали порознь, всячески стараясь избегать друг друга.
Несмотря на ветер и труднопроходимую гористую местность, отряд сумел преодолеть почти три лиги, прежде чем остановился на ночной привал возле маленького притока Сассина. На следующее утро они переправились через него и продолжали двигаться на запад, покуда не достигли второго притока, который также перешли вброд. Вечером того же дня они остановились на привал возле третьего и последнего притока Сассина, который преодолели утром, после чего продолжали путь до тех пор, покуда не подошли к самому краю равнины. Переходить речки вброд было непросто, особенно для людей квартирмейстера, отвечавших за фургоны с продовольствием. Но севернее, ближе к границе равнины, все потоки сливались в бурную широкую реку — поэтому лучше было перейти вброд три малых речки, чем с риском для жизни переправляться через бушующие воды Сассина.
Несмотря на трудные переправы, Кезия находила путешествие скучным. После разговора, состоявшегося в первый день похода, Гершон избегал ее. Солдаты в большинстве своем боялись первого советника или слишком недоверчиво относились к беловолосым волшебникам, чтобы подходить к ней. Истинная причина не имела значения, ибо в конечном счете все сводилось к одному. Никто с ней не разговаривал. Никто даже не смотрел на нее. Кроме Керни, конечно. Большую часть дня герцог проводил рядом с ней. Время от времени они обсуждали положение дел в Кентигерне, но в основном просто молча ехали рядом, наслаждаясь тем малым, что осталось от их близости после выступления из Глендивра.
Ночи были не лучше, хотя, по правде сказать, Кезия не имела причин жаловаться. Каждый вечер несколько солдат устанавливали для нее маленькую палатку, где она находила тепло и уют, которых в походе не знал никто, кроме Керни. Ее ужин состоял не из одного лишь черствого сыра и вяленого мяса, выдававшихся солдатам в качестве пайка. Она ужинала с Керни и Гершоном и потому получала все, что квартирмейстеру удавалось раздобыть для герцога. В первый вечер это было мясо кроликов, которых солдаты подстрелили по дороге. Во второй и третий вечер к столу подавали куропаток, зажаренных на вертеле и облитых шалфейным соусом. Квартирмейстер даже принес немного вина, которое герцог пожелал распить со своим первым советником и капитаном.
Несмотря на необходимость каждый вечер ужинать в обществе Гершона, который в угрюмом молчании сидел напротив нее за столом в палатке Керни, Кезия понимала, что должна радоваться. По сравнению с солдатами глендиврского войска она не терпела никаких лишений.
Но сытная еда и теплая постель не отменяли того факта, что она чувствовала себя бесконечно одинокой. Наконец-то они с Керни находились далеко от Глендиврского замка, во многих лигах от Лейлы и фрейлин с их пытливыми, холодными взглядами, — и все же они не могли быть вместе. Они даже не могли прикоснуться друг к другу, не опасаясь привлечь к себе нежелательное внимание. И даже если бы они скрылись от взглядов солдат, рядом все равно находился бы Гершон — и пристально смотрел бы на них, всеми чертами своего грубого лица выражая отвращение.
Поэтому Кезия просто продолжала ехать, останавливаясь на привалы вместе с остальными. Но ее дни и ночи проходили без любви, без дружеского общения. После трех дней путешествия она уже была готова отказаться от теплой постели и хорошей еды ради одного доверительного разговора или сердечной улыбки. Но она по-прежнему ужинала с герцогом и капитаном, всякий раз тихо извиняясь и удаляясь в свою палатку, когда меркли последние лучи дневного света и над горизонтом всходили прибывающие луны.
Кезия не хотела спать, ибо не слишком утомилась в течение дня, и поэтому просто лежала на походной постели, приготовленной для нее солдатами Керни, глядя в полотняный потолок палатки, прислушиваясь к звукам лагеря. Мужские голоса и смех разносились над каменистой равниной, местами поросшей высокой травой, и смешивались с трелями соловьев и шепотом ветра. Кто-то пел в отдалении высоким и чистым мальчишеским голосом. Кезия не узнавала мотива. Неподалеку от палатки фыркнула лошадь и переступила ногами.
В конце концов на лагерь спустилась тьма, подобная густому туману, и веки Кезии смежил сон. Однако через мгновение она вновь открыла глаза и обнаружила, что находится посреди широкой равнины. Высоко в небе опять стояло солнце, частично затянутое тонкими облаками. Керни и солдаты исчезли.
«Я вижу сон».
Кезия услышала голос, окликнувший ее по имени, и обернулась. Навстречу шел Гринса.
— Почему ты не даешь мне спать? — спросила она, когда брат приблизился. — Наши разговоры выматывают меня.
Гринса усмехнулся:
