— Тебе всего хватает?
— Мне всего достаточно, Акея. У меня есть вино, женщина… Врать я никогда хорошо не умел.
Она прикусила губу.
— Утром я получила письмо от надтысячницы-коменданта Восточной армии, — сказала она. — Ты знаешь, что идет война… — Слова эти прозвучали несерьезно; нет, конечно же, он не знал. — Акалия объявлена крепостью. Это уже не только военный округ Акалии, где последнее слово за комендантом гарнизона. Статус крепости — это, как я поняла, то, что имеют форпосты на северной границе… В акалийской крепости никто не имеет слова, вообще никто. Только комендант.
— Действительно, — согласился бывший наместник.
— Надтысячница Тереза по воле Кирлана является командиром всех действующих в этом регионе войск. Как я поняла, она может объявить крепостью все, что будут оборонять ее солдаты.
— Действительно. Даже ветряную мельницу на холме, — снова согласился Ваделар. — Идет война, Акея, и правят военные. За принятые решения они отвечают только перед своими начальниками. Если они принимают неверные решения, то начальники лишают их права командовать.
— Надтысячница назначила временным комендантом крепости старшего здесь по званию военного. Это подсотник нашего гарнизона… Он пришел сегодня ко мне и потребовал… потребовал невозможного. Доступа ко всем, даже самым секретным, докладам. Он хочет иметь влияние на то, какие сведения собирают тайные урядники, и доступ к ним… даже раньше меня. Еще он хочет… Я уже сама не знаю, чего он хочет. Всего. Подсотник легиона. Я просто не знаю, к каким делам я могу его допустить, а к каким должна. Наверняка есть соответствующие правила, но… Я не знаю, где их искать. Я просто не знаю, что делать. Я… послушай, ведь я только что получила эту должность. Помоги мне.
— Ведь у тебя есть твои следователи. И второй наместник.
— Я опередила их на пути к повышению, они считают, что незаслуженно. Они обманут меня или введут в заблуждение, чтобы помешать. А второй наместник был… он нелоялен, и я послала доклад в Кирлан… Он об этом знает.
— Вечная империя имеет здесь таких людей, каких заслужила. Ты знаешь, как должно быть по-армектански, Акея. Я, увы, не знал, и потому куда надо донесли, что я нелоялен. А теперь я должен действовать? Вопреки интересам Кирлана, как я понимаю? Ибо ведь в интересах Кирлана, чтобы этот пост занимала ты.
— Помоги мне, — повторила она.
Он молча смотрел на нее.
— Ваше благородие, ты не можешь допустить меня к тайнам Имперского трибунала, — наконец сказал он. — Ты можешь или должна допустить к ним коменданта крепости. Но не чужого человека, которому ты даешь кров в своем доме, сдавая внаем одну из личных комнат.
— Не говори так. Речь идет о чем-то большем, чем моя карьера. Если Акалия не сумеет защитить себя… Я не знаю, как я могу помочь, что сделать, а от чего отказаться. Кирлан слишком далеко. Речь идет…
— Знаю, — прервал он ее. — Речь идет о нашем ребенке.
— Да, — сказала она. — Если Акалия падет… Речь идет о нашем ребенке, помоги мне.
Он снова долго смотрел на нее.
— Даже и не подумаю, глупая баба. Мы с Весетой уезжаем. Можем забрать с собой Ленета, — сказал он, повернулся и вышел.
Вода спала, и Ранелу снова стало можно перейти вброд.
Эневен только один раз попытался форсировать реку под обстрелом из луков пехоты Терезы и понял, что потеряет таким образом все свои отряды, разве что у лучников закончатся стрелы. Однако было совершенно ясно, что значительно раньше у рыцарей закончится боевой дух. Погибший славной смертью Кенес вел кровавую битву, поскольку надтысячница сама к этому стремилась и пропустила на другой берег половину его сил. Теперь, однако, Восточная армия не собиралась вмешиваться в безнадежную борьбу с двадцатью конными и шестью пешими отрядами, так как Эневен давно уже включил в состав главных сил резервную колонну Овенетта. Брод форсировать не удалось; у солдат надтысячницы имелись не только луки, но и арбалеты, забранные у погибших в битве при Мереве солдат, и не требовалось быть очень хорошим стрелком, чтобы попасть в толпившихся в воде. Вождь Ахе Ванадейоне попрощался после этой битвы не только с погибшими, но и со многими оставшимися в живых рыцарями, которых неотложные дела звали в свои владения. Вместе с тем он обрел уверенность в том, что следующая попытка форсировать реку обязательно должна удаться, ибо в противном случае в третий раз он пойдет через нее сам. Еще в тот же день он заново разделил свои силы на три походные колонны, из которых две более сильные сразу же двинулись вдоль реки, вправо и влево от центральной колонны. Вождь рыцарской армии остался возле не захваченного брода, во главе четырех отрядов конницы и шести пехоты. Он ждал, что станет делать стоявший на другом берегу противник. А сделать он мог одно из трех. Он мог остаться на месте, продолжая охранять брод, что должно было закончиться подходом одной из фланговых колонн, переправившихся через Ранелу в другом месте; он мог разделить свои силы так же на три части и пытаться охранять сразу три брода, каждый при помощи небольшого отряда; наконец, он мог отойти от реки и исчезнуть неизвестно куда, строя неизвестно какие планы.
Утром противника на месте не оказалось. Эневен форсировал Ранелу и сразу же послал приказ возвращаться правофланговой колонне, которой пришлось бы шагать до ближайшей переправы дня три. Сам того не зная, он перечеркнул этим планы надтысячницы, которая не стала далеко отходить со своим войском и намеревалась еще раз попытать счастья, дав решающий бой его отрядам. Но в чистом поле она дать его не могла — место, где Эневен форсировал Ранелу, ничем не напоминало то, где она сразилась с его братом. Тереза ждала, пока Эневен двинется вперед. Но он остался на месте, а вечером вернулись его отряды с правого фланга, и намерения командующей Восточной армией кончились ничем. У нее был шанс победить возглавляемое самим главнокомандующим войско, состоявшее главным образом из пехотинцев, которые в бою ничем не лучше дартанских легионеров, но она не могла даже мечтать о том, чтобы разбить поддерживаемые этой пехотой двадцать отрядов тяжелой конницы.
Время торопило. Надтысячнице предстояло немедленно принять решение: дальше задерживать продвижение войск Эневена (что было труднее, чем до форсирования Ранелы, но все еще возможно) или же идти навстречу левофланговой колонне и дать еще один решительный бой. Второе, хотя и находилось на грани безумия, могло принести неожиданные плоды. Уже сейчас некоторые отряды, ни разу не побывавшие в боях, редели на глазах. Благодаря неоценимым котам-разведчикам надтысячница знала, что из всей армии ежедневно убывает от нескольких десятков до нескольких сотен человек; после неудачного форсирования реки ряды Ахе Ванадейоне покинуло около ста рыцарей, которые, естественно, забрали с собой свои свиты. Тереза явно видела, что рыцари уже сыты по горло изнурительной и бесславной войной. Очередное поражение — даже необязательно крупное — могло лишить Эневена большей части его войск. Но подобные же последствия могли повлечь упорные действия по сдерживанию противника, и это не грозило внезапной гибелью всей Восточной армии.
