Фырканье коня спустило Ваделара с небес на землю. Конь испугался какого-то нищего, скорчившегося у стены дома. Нищенствовать после захода солнца было запрещено. Никого не волновало, что будут делать бездомные, лишь бы не бросались в глаза. Патруль легиона на улицах, преследуя ночного вора, не мог потерять его из виду среди валяющихся повсюду нищих. Наместник кивнул одному из своих конников; тот тотчас же соскочил с лошади и пинками прогнал старика прочь. На мостовой осталась брошенная сумка, из которой вывалилась еда.
— Не такие уж они голодные, как кажутся, — заметил Ваделар.
Солдат снова сел на лошадь, и они поехали дальше.
Улица закончилась, плавно переходя в широкую парковую аллею — остатки дартанского сада. Среди газонов росли лишь деревья — никаких живых изгородей или кустов. В той части парка, которая оставалась справа, громоздились развалины громбелардской башни. Восстановлен был лишь нижний этаж, служивший теперь караульным помещением для солдат, охранявших трибунал. Частично врытые в землю камни приближались к аллее, обозначая очертания бывшей оборонительной стены. Крепость в городе — и когда-то это был дом…
Из башни вышли двое солдат, быстрым шагом направляясь к едущим. Солдаты были бдительны. Ее благородие Тереза содрала бы со стражников шкуру, если бы они хоть раз заснули на посту. Ваделар догадывался, что одна только мысль об обоснованной жалобе наместника, касающейся службы солдат, лишала ее сна. Но нет — жаловаться он не имел права. Справедливость требовала признать, что гарнизон Акалии мог быть образцом для всех гарнизонов империи. А уж то, как они несли службу перед зданием трибунала, заслуживало наивысшей похвалы. За все то время, пока Ваделар был наместником, никто не дошел даже до дверей, не подвергшись суровому допросу легионеров. Один патруль постоянно находился в башне. Два кружили по парку. Кроме того, у входа стояли на часах алебардщики. Узнав наместника в окружении его личных солдат, легионеры не остановились. Тройник подошел к коню Ваделара.
— Ты наместник судьи или только кто-то очень на него похожий? Сейчас ночь, я хочу слышать твой голос.
— Я наместник, солдат.
Тройник коротко, по-военному, поклонился и вместе с подчиненными спокойно вернулся в башню. Ваделар поехал дальше. Аллея вела прямо, заканчиваясь у подножия широкой лестницы, ведшей к дверям резиденции, возведенной в новодартанском стиле. Стройное белое здание в точности копировало магнатские дворцы в Роллайне. В глубине души наместник считал, что здание трибунала должно быть более строгим. Это же, хотя, вне всякого сомнения, и прекрасное, казалось чересчур роскошным. Могущество и значение трибунала не зависели от столь низменных вещей, как фасад того или иного строения. Наместник понимал, что в нем говорит глубоко укоренившееся в армектанской традиции стремление к простоте и умеренности. Слишком богато одетый человек сразу же казался ему глупцом. Слишком много еды на столе выглядело почти как громкий призыв: «Дорогой гость, мне нечем тебя занять, так что ешь, а не то иначе умрешь от скуки!» Слишком цветистые речи свидетельствовали о пустоте. А больше всего его злило дартанское оружие. Как можно, во имя всех Полос Шерни, гравировать клинки мечей, золотить рукояти, серебрить нагрудники?! Война, стихия Непостижимой Арилоры, госпожи судьбы и смерти, превращалась в некое ярмарочное посмешище. Как мог служить войне человек, который думал о каких-то блестках на оружии? На оружии — хранителе жизни и посреднике смерти. Дартанцы чуть ли не во все горло кричали о том, что их следует завоевать. И они получили то, о чем просили.
Однако Ваделар, служа своему краю на посту наместника судьи, научился скрывать свое неодобрительное отношение. Дартан был таким, каким был. Он не мог стать Армектом, и никто не собирался его таким делать. Место Первой провинции империи было для него вполне достаточным — и в определенном смысле заслуженным. История говорила о причинах, по которым следовало покорить Золотой Дартан, но уничтожать его было бы излишне, дико и глупо. Этот край имел право на существование. И он имел право не быть Армектом.
Оказавшись в своих покоях, наместник кивком отправил прочь урядника, который ждал его с какими-то вопросами. Ему хотелось побыть одному. Урядник ушел — это означало, что ничего особо важного у него не было, он желал лишь надлежащим образом исполнить свои обязанности. Удобно развалившись в кресле, Ваделар вытянул ноги, положив их на низкую ступеньку, разделявшую комнату пополам. Подобные ступеньки были сделаны во всех помещениях, в соответствии с армектанским обычаем и традицией. Никакой необходимости в них не было, они должны были лишь напоминать о том, что всегда следует быть готовым к неудобствам. Армектанские воины давних времен, предки завоевателей Шерера, спали под открытым небом, с луками в руках.
Скрипнула дверь; за спиной сидящего наместника раздались легкие быстрые шаги. Лишь один человек имел право входить таким образом в комнату, где находился Ваделар. Оглянувшись, он с улыбкой посмотрел через плечо на симпатичную пухленькую женщину, которую искренне любил, но… не умел быть ей мужем, она же не хотела быть ему женой. Матерью, подругой и наперсницей, может быть, старшей сестрой… Но не женой.
— И почему я не удивлена? — с легкой иронией сказала она. — Задумчивый и слегка сердитый, немного грустный и неизвестно какой… Всегда одно и то же. Каким ядом угощает тебя эта волчица в шкуре женщины? Хоть раз ты вернешься после разговора с ее благородием комендантом Терезой в ином настроении, чем сегодня?
Он покачал головой и пожал плечами, но ее недовольство и мягкие упреки полностью его разоружили.
— Сядь со мной, — попросил он, вставая и принося второе кресло. — Как раз сегодня, Акея, я в другом настроении, чем обычно. Ленет уже заснул? — спросил он, вспомнив о сыне.
— Заснул. — Она тепло улыбнулась. — Когда тебе четыре года, каждый день кажется утомительным до крайности, и бессонницей отнюдь не страдаешь… Он ждал тебя, ждал и ждал, долго ждал. Когда я задувала свечу, он говорил, что ждет, а когда задула, он уже спал. Но не уклоняйся от темы, ты что-то от меня скрываешь! — Она погрозила пальцем. — Ну так что там с комендантом Терезой? Что она с тобой сделала? Куда тебе воткнули отравленный шип? Покажи, мы его выдернем.
— Ничего она мне не сделала. Это я сегодня занимался тем, что втыкал отравленные шипы.
— Расскажи как. В самом деле, хоть что-то по-другому.
Он рассмеялся. Акея распространяла вокруг неизменно теплую и приятную ауру. Он не в состоянии был ни переживать, ни гневаться, когда она была рядом.
Ваделар посерьезнел.
— У меня такое чувство, что я повел себя нелояльно по отношению к тысячнице Терезе, — сказал он. — Да, она, конечно, сука. Но войску нужны такие суки. Пока я ехал сюда, я думал о чем угодно, только не о ней. Но теперь приходишь ты и спрашиваешь, куда она мне воткнула отравленный шип… Так вот — никуда. Она меня укусила, именно так. А я этого заслужил, Акея. Ибо повел себя с ней нелояльно.
Акея наклонила голову, слушая. Слушать она умела.
— Я ведь рассказывал тебе о пуще и о том, каковы планы Кирлана. Так вот, та женщина-гвардеец, которую они прислали… — Он в нескольких словах поведал о том, какое впечатление произвела на него Агатра. — А по отношению к Терезе я чувствую себя нелояльным, поскольку разделяю ее сомнения. К ней нельзя относиться таким образом. Либо Кирлан ей доверяет, либо нет. Иногда я стараюсь ограничивать ее влияние, ибо и в этом, в числе прочего, состоит моя задача, задача наместника трибунала. Но… держать в тайне уже назначенный срок перевода гарнизона на военное положение? А если бы она узнала об этом уже сегодня? Она спросила меня прямо — слышишь, Акея? — так вот, она спросила меня прямо: «Они что, боятся, что я со дня на день объявлю пограничье независимым княжеством?» И что я должен был на это сказать? Как женщина — она змея и сука, но как тысячник легиона? В самом ли деле комендант Тереза начнет завтра подготовку к вооруженному маршу на Кирлан? Заключит союз с войском Сей Айе и бандами громбелардских разбойников, после чего присоединит Громбелард к пуще, создав союз двух новых королевств со столицей в Акалии? Как можно относиться таким образом к заслуженной и прославленной женщине-воину, которая никогда даже единым словом, а тем более поступком, не пошла против интересов империи? Есть ли в ее славном прошлом нечто, о чем я не знаю? Какое-то пятно, тень, изъян? Не может быть. Учитывая занимаемый мной пост, о таком я должен был бы знать.
