Кто-то, однако, все же обратил внимание на кота. Шедший в другую сторону молодой невольник обернулся и что-то крикнул. Кот остановился, не поворачивая головы. К этому тоже не каждый мог привыкнуть… Для кота смотреть на говорящего человека было бессмысленной тратой целых двух чувств для одного дела. Можно ведь просто слушать, одновременно разглядывая что-то другое.
— Идешь к княгине, ваше благородие?
— Приходится, — ответил кот, на этот раз повернув голову; кошачий голос звучал не слишком отчетливо, и человек, если не стоял с ним нос к носу, порой не мог разобрать слов. — Я искал коменданта, но мне сказали, что он в военном лагере. Я искал первую Жемчужину и тоже не нашел. А у меня важное известие, и потому я иду к княгине.
— Ее высочество в замке, а Жемчужина вместе с ней, — сказал невольник.
Кот не поблагодарил, вернее, не сделал этого вслух, просто повернулся и обошел парня стороной. Именно это и было благодарностью — обычно коты не уступали дорогу людям. Впрочем, никто не считал это унизительным.
Полосатый тирс снова пересек двор и оказался в старой башне. Найдя открытый люк в полу, он сбежал по темной лестнице в подземелье. Вскоре послышались женские голоса, а чуть позже он уже стоял в дверях хорошо освещенной комнаты. Жемчужина Дома, сидевшая лицом к двери, сразу его заметила.
— Вахен! Как ты сюда попал?
Княгиня удивленно обернулась и улыбнулась, увидев шельмовскую морду офицера своей лесной стражи.
— Вас слышно. Я искал коменданта.
— Он в лагере конницы.
— Уже знаю. У нас будут гости, послезавтра утром, самое позднее до полудня.
— Гости? Послезавтра… до полудня?
Кот никогда не понимал, почему людям всегда надо повторять по два раза.
— Армектанские гвардейцы, клин пеших лучников под командованием подсотницы, их сопровождает путешественник — не военный. Три верховых коня, в том числе чистокровный дартанец гонца, и восемь вьючных мулов. Полагающаяся по уставу прислуга — четверо погонщиков мулов, квартирмейстер. Во вьюках — лагерное снаряжение и немного еды, ничего достойного внимания.
Женщины молча переглянулись.
— Я должен еще известить коменданта, — сказал Вахен.
— Подожди, — остановила Анесса лесного стража, который уже собирался уйти.
Кот сел на пороге, обернув хвост вокруг лап. Он знал, что за этим последует. Вопросы.
— Говоришь, гвардейцы? И кто-то еще?
Кот молчал.
— Но что тут делают тридцать гвардейцев? К тому же еще и армектанских… я правильно поняла? — Эзена вопросительно переводила взгляд то на Жемчужину, то на бурого офицера. — Что это может значить?
Кот молчал.
— А тот человек? Как он выглядит?
— Как путешественник, — сказал Вахен.
— Ты не знаешь, кто это?
— Он не военный.
— Но… на кого он похож? На купца? На урядника? На мужчину чистой крови?
— Он похож на путешественника, — терпеливо повторил кот, хорошо знавший людей и их любовь к бессмысленным словам. — Если бы он был похож на кого-то другого, ты об этом сразу же бы услышала. Я знаю столько, сколько сказал. Если узнаю что-то еще, то сразу же приду или пришлю кого-нибудь с известием. А теперь мне нужно идти в лагерь конницы. У тебя есть какие-нибудь распоряжения для коменданта?
Эзена и Анесса уже немного освоились с новостью — во всяком случае настолько, чтобы вспомнить, что они говорят с котом.
— Спасибо, Вахен, я все поняла, — сказала княгиня. — Нет, никаких распоряжений. Йокес знает, что нужно предпринять.
Кот встопорщил усы, оценив старания женщины, которая говорила «я все поняла», хотя сгорала при этом от любопытства и готова была выслушать его доклад хоть семь раз, расспрашивая о каждом слове по отдельности. Подняв лапу, он выпустил когти в кошачьем ночном приветствии. Не каждый человек удостаивался подобного жеста.
Женщины остались одни.
— Армектанская гвардия?
— Но… что это может значить?
— И еще какой-то путешественник…
Вахен не озверел от злости лишь потому, что был уже далеко и не слышал разговора возбужденных женщин, которые по десять раз повторили каждое его слово. Все это было лишь пустое сотрясение воздуха, из которого ничего не следовало. Наговорившись, они наконец замолчали.
— Не прогоняй его пока из Сей Айе, — помолчав, сказала Эзена, имея в виду Денетта.
Жемчужина поняла.
— Не прогоню. Всегда успею. Сперва выясним, зачем сюда пришли эти армектанцы. К тому же я и так хотела тебе посоветовать, чтобы ты еще немного подождала.
— Чего?
— Вестей из Дартана. Завтра, самое позднее послезавтра должны прийти письма из Роллайны, — напомнила Жемчужина.
— Думаешь, мы узнаем о нем еще что-то достойное внимания?
— Сомневаюсь. Скорее рассчитываю на подтверждение того, что мы узнали раньше. О тех самых спорах между Эневеном и другими Домами К. Б. И. Похоже, Эневен действительно боится, что возрастает значение тех, кто беднее его, но состоит в более близком родстве с князем. Они судятся из-за происхождения. Уже давно. Если в письмах будут какие-то новые подробности, то, возможно, тебе удастся добиться подтверждения их от Денетта, за обедом или на прогулке. Это всегда может пригодиться.
Эзена махнула рукой.
— Мне не дают покоя эти гвардейцы. Вахен умеет испортить весь остаток дня… Может, стоило бы позвать сюда Йокеса?
— А зачем? Ты хорошо сделала, предоставив ему свободу действий. Порой он бывает несносен, но в таких делах лучше ему не мешать. Ни ты, ни я не придумаем ничего более умного, чем он.
Эзена улыбнулась.
— Слушай, ты его что… любишь?
— Йокеса? — Жемчужина удивленно посмотрела на нее, потом задумалась. — Я должна ответить, что мне этого нельзя… Правда, ваше высочество?
— Неправда.
— Не знаю, люблю ли я его. Я… думаю немного по-кошачьи. — Улыбнувшись, она показала на дверь, на пороге которой еще недавно сидел Вахен. — Даже если я что-то чувствую, а я ведь чувствую… то сразу же спрашиваю себя, что из этого следует. Пойми наконец, что я… действительно вещь, во всяком случае, не человек, а только так выгляжу. Ты им когда-то была. Потом ты продала свою свободу, но только свободу. До этого у тебя была своя собственная жизнь, хорошая или плохая, неважно. У меня никогда ничего такого не было.
Эзена молчала.
— У меня не было матери, отца, братьев и сестер, так что мне некого было любить, у меня не было даже подруг по играм, поскольку нам нельзя было играть, все время занимало обучение, — продолжала Анесса. — Я была Синей, потом я была Песчинкой, еще, помню, Пихтой и Щечкой… Нам то и дело меняли имена, если это вообще были имена, так что их у меня было, наверное, с сотню. Анессой меня назвал только князь Левин, но если завтра ты меня продашь, то кто-нибудь готов назвать меня Эзеной, Хайной или Блевотиной, если ему вдруг понравится подобный юмор. А ты меня спрашиваешь, люблю ли я Йокеса! Я могу почувствовать любовь других, меня этому учили, но свою… — Она покачала головой. — Не знаю, правда не знаю. Мне он очень нравится, и я люблю с ним спать, Эзена.
