— Наоборот, я все поняла, хотя совершенно ничего не знаю о войске. Ты обеспечил себе численное преимущество над ничего не подозревающими солдатами на постоялом дворе, так что с той стороны нам ничего не угрожает. Но в любой момент на поляну вступят армектанские гвардейцы. Как я понимаю, ты сумеешь удержать оба эти отряда на расстоянии друг от друга, в то время как сам в любой момент можешь сосредоточить наши войска в одном месте?
Йокес немного помолчал, потом перевел взгляд на Жемчужину, словно спрашивая: «Ты тоже слышала?»
— Так ты ничего не знаешь о войске, княгиня?
Она удивленно посмотрела на него.
— Ну да, ничего… Но не упрекай меня сегодня, комендант.
— Упрекать тебя? Я тут вообще лишний, — сказал он, не скрывая уважения. — Ты только что изложила мне в нескольких словах важнейшее из военных правил.
— Йокес, не мучай меня сегодня, — попросила она.
Он никогда прежде не видел ее такой. Решительность, смешанная с дружеской открытостью… То, как она говорила… Госпожа Сей Айе была просто создана для того, чтобы принимать решения. Разозленная и растерянная, когда ей приходилось бороться с потоком лжи, интриг и недомолвок, перед лицом четко поставленной проблемы она словно пробуждалась, становясь совершенно другой.
Она направилась по аллее в глубь парка. Комендант и Жемчужина сопровождали ее в полушаге позади.
— Вы точно знаете, что произошло сегодня ночью?
Оба отрицательно покачали головами. Княгиня описала случившееся, не сказав, однако, ни слова больше, чем было необходимо.
— Я решила, что не признаюсь в этом убийстве. Хайна, известишь трибунал, что в лесу убили двоих гостей Сей Айе и выделенную им в помощь невольницу. И только. Не спеши особо с этим, лучше всего, если наши урядники появились бы тут лишь вечером, а еще лучше завтра; сперва мне хотелось бы узнать, зачем приехали эти гвардейцы. Но если гонец явится уже сегодня — ничего не поделаешь, отправь его к Кесе. Она лучше всех знает, как поступить, объясни ей только, что я не желаю отвечать за это преступление.
— Да, ваше высочество.
— От вас же я пока не жду никакой самодеятельности, а только точного исполнения приказов. У вас обоих и без того ко мне доступ в любое время дня и ночи, но теперь я распространяю его на любые возможные ситуации. Слышишь, Йокес? Если я буду в это время лежать под мужчиной, — язвительно усмехнулась она, — то ты его поднимешь, поговоришь со мной и только потом положишь на место.
Воистину солдатская, несколько тяжеловатая шутка понравилась коменданту. Чародейка в парчовом платье каждым своим словом все больше завоевывала расположение командира отрядов Сей Айе, совершив то, что не удавалось ей в течение многих месяцев.
— Не хотите ли о чем-нибудь спросить?
— Да, ваше высочество. Анесса… сильно пострадала?
— Ничего с ней не случилось. Но я приказала посадить ее под замок.
Йокес остолбенел. Хайна, которая обо всем знала, промолчала.
— В этом не было необходимости, — сказал комендант.
— Не было, — согласилась Эзена. — Но у меня были причины, чтобы ее наказать, и вам незачем о них знать. Хорошо, однако, что мы об этом заговорили, потому что я кое о чем вспомнила. Хайна, ты первая Жемчужина и останешься ею, независимо от того, как я решу поступить с Анессой. Тебе нечего бояться, я не отберу того, что уже дала. Анесса никогда уже больше не будет первой Жемчужиной Сей Айе.
Невольница кивнула. Княгиня отгадала ее самые тайные сомнения.
— Да, ваше высочество. Понимаю.
Йокес, который до сих пор считал, что Хайна лишь заменяет больную Анессу, не мог овладеть собственными чувствами и мыслями.
— Ваше высочество… — начал он.
— Ты разоружишь отряд Денетта, — сказала Эзена, обрывая разговор об Анессе. — Бескровно. Я на тебя рассчитываю, так что лучше всего проследи лично, чтобы ничего не случилось. Немедленно отдай соответствующие приказы. У нас тут, правда, полно солдат, но вовсе незачем угрожать двадцати с небольшим воякам с помощью целого отряда, когда для охраны разоруженных хватит и пяти человек. Не знаю, чего хотят от нас эти армектанцы. Не догадываешься?
Йокес собрался с мыслями. Солдат взял верх над любовником — для него это было обычным делом.
— Нет, но ими командует женщина. Ничего против этого не имею, я слишком долго служил в Армекте, — сразу же предупредил он. — Но… женщина эта довольно вредная и наверняка непредсказуемая. Ни в коем случае ей не доверяй.
— Вредная? Откуда ты можешь знать?
— Могу, ваше высочество. За всю свою жизнь я встретил только одну, которая была прекрасным офицером… впрочем, она все равно была вредной бабой. Служба в армии весьма дурно влияет на женщин. Поверь мне на слово, госпожа.
14
Безумный Готах узнал Агатру достаточно хорошо для того, чтобы понять, о чем предупреждал его наместник Ваделар. Добросовестной и преданной она была исключительно по отношению к своим солдатам, может быть, еще к подчиненным. У Готаха возникла неприятная уверенность, что армектанка при всей своей показной вежливости готова была его тотчас же продать, а потом снова выкупить, если только от этого будет какая-то польза для отряда. По пути от Акалии до пущи, в нескольких придорожных гостиницах, она вела себя так, что корчмарям даже в голову не пришло требовать денег за еду, хотя это вовсе не означало, что для имперских солдат закон был не писан. Однако каждый мог подарить приятным гостям часть своих запасов, а всем было ясно, что командир отряда именно этого и ожидает… По ее мнению, армектанские гвардейцы всюду были у себя дома, а гостя под чьей-то крышей, лишь добавляли этому дому блеска. У Готаха подобное не вызывало ничего, кроме отвращения. Он надеялся, что так обстоят дела не всегда и не везде. До сих пор он сталкивался с легионерами так же, как и любой другой, — видел уличные патрули, однажды даже участвовал в военном походе, во время которого, правда, дело не дошло до сражений. Но ему никогда не приходилось делить с солдатами тягот долгого путешествия, спать у лагерных костров, вскакивать по сигналу… Со своей стороны, он старался ни в чем не нарушать порядков, установленных Агатрой. Подсотница лучников относилась к мудрецу Шерни со всей возможной предупредительностью, была с ним очень вежлива и не скрывала, что испытывает некое уважение к человеку, которого приняли Полосы. Однако из этой вежливости мало что следовало. Услышав «Подъем, подъем!», Готах протирал глаза и, хотя никто его не торопил, наперегонки мчался за дерево, потом к ручью, а затем к вьюкам, вытаскивая из них кусок копченого мяса и глотая его с вытаращенными глазами. Всему этому он научился после первого утреннего выхода. Подсотница сидела в седле, облокотившись на конскую шею и от нечего делать заплетая гриву в косички. Солдаты, ничем не выказывая раздражения, стояли строем на дороге, спокойно глядя на носящегося туда-сюда мудреца Шерни. Возможно, они слушали, как он шелестит и журчит в кустах, потом смотрели, как он пакует свои пожитки… Теперь посланник готов был из кожи вон лезть, лишь бы не чувствовать на себе столь понимающих взглядов.
