— Остались, достойнейший. В Дартане.
У империи действительно не осталось соляных копей.
— Заложите и продайте что-нибудь. Берите в долг. — Авенор тяжело поднялся из-за стола. — Урезать все расходы, кроме необходимых. Все направить на войско.
Сановники встали, когда встал император.
— Достойнейший…
— Ваше величество…
— Все направить на войско. — Император не собирался уступать. — Если рухнет весь Армект, то мы будем сидеть на траве, но с луками в руках. Легионы уже представили примерные сведения о расходах. Наверняка завышенные, я иллюзий не строю… Поручаю проверить эти счета и уточнить. Деньги должны найтись, и меня не волнует откуда. Я подпишу все, что вы представите мне на подпись. Идет война. О торговых выплатах и доходах от пошлин будем беспокоиться после войны. Заложи или продай все, что у меня еще осталось, — обратился он к управляющему. — Дом в Роллайне не продашь, знаю… Лесов у меня, кажется, больше нет? Начни с Жемчужин ее величества, она никогда их не любила. И вообще, уволь лишнюю прислугу, одеваться я и сам могу.
— Ваше величество… — У интенданта имелся еще один вопрос.
— Да, знаю и помню. Неделя. В течение недели я хочу иметь полный отчет на тему того, где и как можно заказать всякого рода военное снаряжение. За подробностями, ваше благородие, обращайся к интендантам легиона. Что-нибудь еще?
Больше вопросов не было.
Император вышел.
В высоком канделябре у изголовья кровати горело несколько свечей. Несмотря на очень позднее время, ее императорское величество, по своему обычаю, читала на ночь. Маленькие дорожные свитки, все более распространенные в Армекте, были для этого весьма удобны.
При виде супруга императрица подняла взгляд и улыбнулась. Авенор подошел к кровати, присел на край и дотронулся до свисавшей со свитка титульной ленточки.
— «Настоящая история Белогривой»? Ведь это для девиц на выданье. Она его любила…
— …а он этого не замечал, — спокойно закончила она. — Для женщин подобные истории никогда не стареют.
Он кивнул.
— Но к сожалению, стареют люди. Я стар, ваше императорское величество.
— Без сомнения. Я тоже.
— Я приказал продать всех твоих Жемчужин.
— Спасибо. Мы разорены?
Он вздохнул.
— Я бы сказал иначе. Мы самая бедная императорская семья за последние лет двести. Но голод не заглядывает нам в глаза и заглянет еще не скоро.
— Не будем об этом.
— Еще немного, хорошо? Я не засну, если тебе не исповедаюсь.
— Мужчина — словно большой кот, — сказала она. — Во всяком случае, ходячее чудовище. Хотя… все эти вечные сомнения — наверняка не кошачья черта. Ты решил? Принял решение, отдал соответствующие приказы? Радуйся и спи.
— Я разрушил Вечную империю. Мне казалось, что армектанский мир, вечный мир, должен наконец принести нечто большее, чем застой и скуку. Я верил, что империя — действительно единое целое. Возможно, не считая Гарры… Я не успел сделать ничего, что объединило бы с нами этот великий народ.
— Не будь наивен, — сказала императрица. — Этот великий народ, если бы только мог, уже тысячу лет назад выжег бы огнем весь Шерер. И за эту тысячу лет ничего не изменилось. Лучше всего с точки зрения гаррийца ты бы поступил, если бы казнил всех подданных империи, после чего повесился бы сам.
— Но Дартан? Много веков назад враждующие армектанские княжества навязывали друг другу куда больше обычаев и законов, чем Армект навязал Первой провинции. Дартанцы у себя дома, в своем собственном краю, говорят на собственном языке, а императорский представитель — коренной дарт, выросший на их земле.
— Они хотят быть свободны. Они хотят быть народом.
— Народ? Свободны? Нет, Васенева. Дартанские рыцари и магнаты свободны? Они не хотят свободы, они хотят лишь по-старому враждовать, сжигая деревни соседей из-за несвежего мяса, поданного кому-то столетия назад на ужин. Разве на этом должна основываться их свобода и право на самоопределение? Все, чего требует от них Кирлан, — не начинать братоубийственные войны.
— Я всегда считала, что мы требуем слишком мало.
— Знаю, знаю, Васенева… Здесь должен быть один великий Армект, простирающийся по всему Шереру. Я знаю, о чем ты думаешь. Но, Васенева, я знаю кое-что еще. А именно — если бы ты правила Вечной империей, если бы вообще миром правили женщины, то плач и стоны доносились бы из каждого закоулка.
— Мы жестоки, — снисходительно кивнула она.
— Нет. Но у вас слишком маленькие сердца, вы умеете любить только своих детей. Иногда еще — избранного вами мужчину. Во имя этой любви вы готовы на что угодно. Я бы хотел хоть раз в жизни встретить женщину, имеющую какую-то великую цель, не связанную с ее дочерью и сыном, и даже готовую достичь этой цели вопреки их счастью. Бедный Рамез, как же я его понимаю! — сказал он, вспоминая безумные поступки зятя, ставшие причиной падения Громбеларда. — Я вынужден был ему помешать во имя блага империи и поддержал нашу дочь… Но Верена хотела лишь иметь своего мужчину, для себя и только для себя. Все, что она сделала, ничему больше не служило, в лучшем случае делу Громбеларда. Маленькое женское сердце.
— У меня трое сыновей. Я никогда не добивалась привилегий ни для кого из них.
— Да, Васенева?
— Неужели добивалась?
— Ты не добиваешься. Ты сражаешься с железным упрямством. Всю свою жизнь ты посвятила тому, чтобы построить их будущее. Армии, по моей вине, почти не осталось, зато у Имперского трибунала дела идут как никогда лучше. Но что это за учреждение? Каким оно стало благодаря тебе? Кирлану он служит верно, но… самое большее заодно со всем прочим. Урядников, стоящих на страже имперского закона и единства Вечной империи, ты превратила в сборище нянек для наших сыновей. Ибо наши сыновья останутся, когда нас уже не будет, а мы оба знаем, что они ни на что не годятся… Они передерутся между собой за вице-королевские троны в провинциях, а один захочет усесться здесь, в Кирлане. Ты всю свою жизнь вяжешь невидимую сеть, которая опутает их, когда они захотят причинить вред друг другу.
— Я никогда так не думала, — помолчав, ответила она.
— Знаю.
Достойнейшему императору действительно не требовалась помощь, чтобы раздеться. Он задул свечи и вскоре уже лежал возле жены.
— Разрешишь мне сегодня спать здесь?
— Кровать очень широкая, — тепло и ободряюще ответила она. — А ты в ней хозяин, не гость.
Возможно, в прекрасных сказках о страстной любви до самого гроба действительно крылось зерно правды? Руки старого императора ласкали не тело пожилой женщины, но гладили кожу самого близкого и самого важного для него существа. Оба хотели отдавать, а не получать. Важно было, что чувствует другой. Целуя жену, Авенор ощущал испытываемое ею удовольствие, и это доставляло удовольствие ему самому; постепенно привлекая мужа к себе, Васенева хотела дать ему тепло и ту прекрасную, заботливую власть над женщиной, из которой мужчина черпает столько сил. Она знала, что рядом с ней он никогда не чувствует себя слабым, даже если годы иногда давали о себе знать, вызывая легкое недомогание. Легкое, ибо лишь телесное… Эти два человека, будучи вместе, никогда не познали горечи сомнений или невозможности. Возможно, и реже, но зато полнее, чем в молодости, они могли радоваться усталости, наслаждаясь удовлетворенностью и блаженством. Полвека совместной жизни позволяли с презрительной, хотя и сочувственной улыбкой поглядывать на юношеское возбуждение, быстрое и преходящее. Несерьезное… Молодое вино наверняка утоляло жажду, но совершенным вкусом обладало лишь зрелое.
