Над дверью звякнули колокольчики, и я, не думая ни секунды, сложила вилкой пальцы, отгоняя беду. Да уж, от старых привычек так просто не избавиться. Я этим жестом не пользовалась уже несколько лет. И все же победить внутреннюю тревогу не сумела — мне казалось, что любая мелочь способна сейчас пробудить иной ветер, Ветер Перемен. А когда Тьерри ушел и я осталась одна, мне показалось, что я слышу в этом ветре чьи-то голоса, голоса Благочестивых, и чей-то далекий смех.
ГЛАВА 10
17 декабря, понедельник
Так значит, вот дело в чем: все кончено! Ура! Произошла какая-то ссора — видимо, из-за Ру. Ох, я едва дождалась конца уроков, чтобы броситься к нему и все ему рассказать. Вот только нигде так и не смогла его отыскать.
Я даже съездила в ту ночлежку на авеню Клиши, где, по словам Тьерри, до сих пор проживал Ру, но, когда я постучалась к нему в номер, дверь мне никто не открыл, а потом вылез какой-то старик с бутылкой в руке и наорал на меня за то, что я шумлю. На кладбище Ру тоже не было, и на улицу Святого Креста он не заходил, и я в итоге сдалась, но все же оставила ему в той мерзкой гостинице записку с пометкой «Срочно» — надеюсь, ему ее передадут. Если, конечно, он туда вернется. Потому что теперь и туда уже наверняка явилась полиция и всех задерживает.
Когда к нам пришли полицейские, я решила, что это за мной. Уже стемнело — было, наверное, около семи, — и мы с Розетт ужинали на кухне. Зози куда-то ушла, а мама надела свое красное платье, и мы наконец-то остались только втроем…
Вот тут они и явились, эти два офицера, и сперва я по глупости решила, что с Тьерри случилось что-то ужасное, причем по моей вине — из-за того, чем мы с Розетт занимались в пятницу вечером. Но оказалось, что и Тьерри тоже пришел с ними. Выглядел он прекрасно, вот только был еще громогласней и веселей, чем обычно, и чаще обычного повторял свое «salut-mon-pote»; но кое-что в цветах его ауры говорило мне, что он просто притворяется веселым, желая обмануть полицейских, которых, собственно, сам и привел, и от этого я опять страшно разнервничалась.
Оказалось, что полицейские ищут Ру. Они проторчали у нас в магазине не менее получаса, и, хотя мама отослала нас с Розетт наверх, я все равно исхитрилась подслушать почти все, о чем говорили внизу, хотя и не совсем поняла некоторые детали.
Речь шла, по-моему, о каком-то чеке. Тьерри говорил, что выписал его Ру — он хранит корешки чеков и всяких квитанций, — а Ру попытался этот чек подделать и перевести на свой счет гораздо большую сумму, чем была выписана.
Тысяча евро — так они сказали. Это, по словам Тьерри, называется мошенничеством, и за это можно отправиться в тюрьму, особенно если открыть счет на чужое имя, снять с него деньги, пока никто в банке ни в чем не разобрался, а потом исчезнуть без следа, не оставив даже адреса.
В общем, примерно так они говорили, но в отношении Ру это, по-моему, просто глупо: ведь всем известно, что никакого счета в банке у него нет; да он никогда ни у кого ничего бы и не украл, даже у Тьерри. Однако он действительно исчез без следа. В той гостинице его не видели с пятницы, и на работе он тоже не появлялся. А это означает, что я, возможно, последний человек, который его видел. Это также означает, что он и сюда вернуться не сможет, потому что его тогда сразу арестуют. Какой все-таки дурак этот Тьерри! Ненавижу его! Вполне возможно, что он сам все это и подстроил, желая отомстить Ру!
Мама и Тьерри еще долго спорили, когда полицейские уже ушли. И мне отлично было слышно, как орал Тьерри. А мама все старалась его вразумить и говорила, что это наверняка какая-то ошибка, — но я чувствовала, что Тьерри от этого только сильнее заводится и все повторяет: «Не понимаю, как ты после этого можешь его защищать?» Он называл Ру преступником и дегенератом, что означает «бездельник» и «человек, которому нельзя доверять», и говорил: «Янна, опомнись, еще не поздно», — и наконец мама потеряла терпение и велела ему уйти; и он ушел, оставив после себя в нашем магазине часть своей ауры, похожую на мутноватое облачко с дурным запахом.
Когда я спустилась вниз, мама плакала. Она, правда, сказала, что вовсе и не плачет, но я-то видела! И аура ее совершенно померкла, потемнела, и лицо у нее стало совсем белым, если не считать двух красных пятнышек на скулах под глазами; она сказала, чтобы я не тревожилась, что все будет хорошо, но я понимала — она лжет. Я всегда знаю, когда она говорит неправду.
Просто смешно, когда взрослые твердят детям: «Все в порядке. Все хорошо. Я тебя ни в чем не виню; это была просто случайность». Пока Тьерри торчал внизу, я только и думала о том, как мы с Ру встречались у могилы Далиды и каким потрепанным и несчастным он мне показался. Я ведь тогда и знаком Кукурузного Початка его отметила, чтобы дать ему хоть немного благополучия и удачи…
И теперь мне хотелось бы знать, уж не я ли всему этому виной? Я легко могу себе представить, как Тьерри выписывает чек, а Ру потом говорит мне, что ему «сперва кое-что нужно уладить», и просто приписывает ноль к указанной сумме…
Нет, все это глупости! Ру — никакой не вор. Нет, он, конечно, может стащить несколько картофелин с края поля, или несколько яблок из чужого сада, или несколько початков кукурузы с делянки, а то и рыбы в чьем-то частном пруду наловит, но денег он никогда не крал. Нет, на него это совсем не похоже.
Но потом в голове у меня начинают копошиться новые мысли. А что, если это некая месть? Что, если он пытался возместить то, чего ему явно недодал Тьерри? Но еще хуже — если он сделал это для меня и Розетт?
Тысяча евро — целая куча денег для таких, как Ру. Возможно, этой суммы хватит даже на то, чтобы какое-нибудь судно купить. Купить плавучий дом, поселиться там, все уладить. Открыть счет в банке. Начать откладывать деньги для своей семьи…
И тут я вспомнила, что говорила мама: «Ру всегда поступает так, как хочет он сам, всегда… И он круглый год живет на реке, спит под открытым небом, а в доме чувствует себя неуютно, неловко. Мы не смогли бы так жить».
И я все поняла: это моя вина. Это я превратила Ру в преступника своими деревянными куколками, магическими пожеланиями и символами. А что, если его арестуют? Что, если его посадят в тюрьму?
Есть одна история, которую часто рассказывала мама, о трех эльфах, которых звали Пик Блю, Пик Ред и Колеграм. Пик Блю заботился о небесах, о звездах, о дожде, о солнце и птицах небесных. Пик Ред — о земле и обо всем, что растет на ней: злаках, деревьях и животных. А Колеграм, самый юный, должен был заботиться о человеческой душе. Но у него никак это не получалось — стоило ему попытаться исполнить чье-то заветное желание, как этот человек попадал в беду. Однажды он хотел помочь бедному старику и превратил осенние листья в золото, но старик так разволновался, увидев подобное богатство, и так туго набил свой заплечный мешок, что рухнул под его тяжестью и был раздавлен насмерть. Я не помню, чем эта история кончается, я просто очень сочувствую Колеграму, который так старался, но вечно попадал впросак. Может, и я такая же? Может, мне просто нельзя общаться с человеческими душами?
