— Конечно, если ты захочешь, ваше благородие. Если же ты сочтешь, что тебе будет удобнее здесь, я с радостью тебя провожу. Однако ее благородие, — Жемчужина прищурила левый глаз, — обещала вина из своих тайных подвалов… Порой она слишком много болтает! — со смехом добавила она. — Она мне сказала, что когда-то… в общем… вы иногда могли…
Тевена сдержала улыбку и очень строго сказала:
— Ну и развязная же ты… Нет, скорее чересчур смелая. Ну что ж… Будет ли смелая невольница… пробовать эти вина вместе с нами?
— Нет, она не может, у нее слишком много работы, — в голосе рыжей красавицы прозвучало искреннее сожаление. — К тому же это должна быть встреча двух подруг. Прощальная.
— Прощальная? То есть… разве я уже уезжаю?
— Ой, нет! Я неудачно выразилась, — Ленея не на шутку смутилась, поскольку в устах невольницы с сертификатом Жемчужины подобные оговорки были непростительны. — Наоборот, это ее высокоблагородие боится, что ей потом может не хватить времени на удовольствия, потому что есть очень много дел, на которые она никак повлиять не может. А я знаю, ваше благородие, что ей действительно очень важно, чтобы вы могли сесть, поговорить… а может, и в полной мере попробовать того вина… — Она снова многозначительно улыбнулась. — Совсем как в молодости. Одна волшебная ночь, когда прошлое окажется в настоящем.
— Она так сказала?
— Да. По крайней мере, такой был смысл.
— Спасибо за приглашение. Я соберусь и приду.
— Я сразу же вернусь и провожу тебя, госпожа.
— Очень мило с твоей стороны, Ленея. Скоро я буду готова.
Жемчужина вышла. Тевена какое-то время сидела в задумчивости, потом позвала свою служанку и с улыбкой велела принести самое скромное платье из всех, какие были у нее в багаже, — со вкусом скроенное, но простое, которое могла бы носить городская урядница… например, в Бадоре, а впрочем, в любом городе Вечной империи.
Накрытый для ужина стол соответствовал обещаниям рыжей Жемчужины — если не превосходил их. На самом пороге Тевену охватили сомнения, не выставила ли она себя на посмешище, столь сентиментально намекая своей одеждой на прежние времена, когда они обе с Армой были еще молодыми, — но сомнения исчезли при виде хозяйки. Ее высокоблагородие, обычно разодетая как на бал, в этот вечер оделась обыкновенно. Она любила золото, но тонкие цепочки, маленькие перстни и крошечные сережки наверняка выбирались не с мыслью о том, чтобы понравиться мужчине; также и красно-фиолетовое платье с синими вставками, довольно свободное, служило скорее для удобства, чем подчеркивало достоинства и затушевывало недостатки фигуры. Мало того, Арма была попросту не причесана… Огромную волну золотых волос она собрала сзади и связала простой синей ленточкой. При виде Тевены она встала с кресла и с улыбкой ждала, пока подруга сядет у соседнего края стола, поблизости от нее. Недалеко — чтобы не сидеть с двух сторон стола, словно противницы в споре. Рядом, как подруги, каждая из которых могла наклониться к другой и, понизив голос, выдать какой-нибудь женский секрет.
Тевена села и какое-то время с легкой улыбкой смотрела прямо перед собой, куда-то между стоявшими на столе блюдами.
— А если получится? — задумчиво спросила она. — А если мы и в самом деле вернем сегодня время назад?
— Мы уже его вернули, Тева.
На самой середине стола стоял только один, очень красивый, но небольшой подсвечник, мерцавший всего пятью огоньками. Армектанка посмотрела на подругу и поняла, что имеет в виду Арма. В приглушенном оранжевом свете хозяйка выглядела на тридцать лет… У Тевены сильнее забилось сердце, поскольку и та наверняка видела женщину на десять лет моложе… почти девушку… Молодую Теву из Бадора.
Стол был накрыт обильно, сыто, богато — и вместе с тем… как попало. Это был не армектанский стол и тем более не дартанский — скорее громбелардский. Дикий, безразличный к моде, формам, обычаям, просто множество хорошей жратвы, в которой пьяные участники пиршества, вернее участницы, могли при желании даже вываляться. Арма любила сладости — их хватало. Вазы с фруктами стояли рядом с блюдами с дичью; вкусно пахнущие соусы (Тевена любила соусы) могли служить подливкой для овощей — овощи как раз стояли ближе всего. Запеченный в меду скромный цыпленок, похоже, стыдился соседства королевского осетра, которого, в свою очередь, унижало присутствие сельди в сметане, столь превосходно подходившей не к вину, но скорее к солдатской водке… Соленый огурец неуверенно поглядывал из горшка на фаршированного трюфелями фазана, словно готовый тут же вновь скрыться в рассоле. Никто не должен был мешать женщинам в их ночной оргии, даже прислуга, даже поварята — так что принесли все сразу и как попало поставили на столе, лишь бы только поместилось. Где горчица? Не хватало места, так что кувшинчик с ней оказался на полу рядом со столом, приткнувшись к многочисленным бутылям и кувшинам; там же тихонько сидел маринованный чеснок, которому придавали отваги грибы в уксусе. Прямо на скатерть было брошено несколько горстей изюма и миндаля, немного сушеных слив и пропитанные вишневым соком горки сахара — их можно было от нечего делать выбирать среди прочих блюд. Еще сыры, копчености, творог, традиционное отварное мясо четырех видов, ломти ароматного хлеба, сладкие пирожные… Исходил паром луковый суп, подвешенный в маленьком, подогреваемом снизу котелке, рядом подогревался рыбный, но были еще третий и четвертый, и тарвеларский отвар из кореньев, еще какая-то пивная похлебка и горячий грибной крем… Дальше — можжевеловый пирог по-сейенски и печенка. Стол был немаленький; честно говоря, он был величиной с пол-Громбеларда… Две женщины, особенно если им хотелось хоть немного поговорить, не могли даже как следует разглядеть все блюда, а уж тем более попробовать. Могло быть изысканнее — но уж никак не обильнее. Не в этой комнате и не на этом столе.
Но разве это кому-то мешало?
Вина из личных подвалов наместницы были просто превосходны. Настолько превосходны, что их могла оценить по достоинству ее благородие Тевена, госпожа по рождению, разбойница же лишь по собственному выбору. Ибо с ее высокоблагородием наместницей дело обстояло как раз наоборот. Арма держала в подвалах великолепные вина, поскольку могла себе это позволить, однако в действительности кто-то еще должен был следить, чтобы ее не обманули. Это никак не меняло того факта, что Тевене — жившей в достатке, состоятельной, но не настолько богатой — редко доводилось пробовать столь благородные напитки.
Сперва обе чувствовали себя странно смущенными — как всегда, когда кто-то приглашает, кто-то другой принимает приглашение, приходит, садится, нужно завязать разговор… Почти всегда должно пройти какое-то время, прежде чем беседа войдет в нужную колею; требуется время, а еще больше — вино.
Вина хватало.
Разговор все еще несколько хромал.
Еще один бокал… Тевена, у которой слегка порозовели щеки, внимательно оглядывала стол, словно ища нечто такое, что должно было там быть и чего она тем не менее не заметила. Но, в сущности, она восхищалась лишь столовым серебром, очень армектанским — прекрасным, даже дорогим, но лишь благодаря исполнению. Именно на этом была основана исключительность серебра. Ценное, но не настолько, как золото, оно никого не могло ошеломить одним своим весом. Серебру нужно было придать ценность, золото же обладало ею изначально. Желтый металл (Арма, пожалуй, с этим бы не согласилась) не имел ничего, кроме цены. Он относился к серебру примерно так, как богатый купец к бедному поэту. Тевена, всегда и везде в первую очередь армектанка, гордившаяся своим происхождением и отношением к миру, весьма ценила простоту, искренность предметов. Достоинство, которое вместе с тем было у армектанцев национальным недостатком, поскольку эта любовь к простоте и неприятие роскоши слишком часто бывали чересчур демонстративными и из-за этого немного смешными. В Дартане ходила загадка: «Вопрос: почему достойнейший император не экономит свечей, когда моется? Ответ: потому что прислуга должна видеть занозы в досках, из которых он сам себе сколотил лохань».
