Хуже всего, что он и сам был не без греха, поскольку и ему она вскружила голову.
И только одного он не понимал: как эта веселая и безмятежная девчонка могла приказать перерезать всех жителей рыбацкого острова?
Капитан «Колыбели» не был извергом. Он убивал ради прибыли, а не по велению души. Тот, кто ничего не имел, мог чувствовать себя рядом с ним в безопасности. Но рядом с Риди — пожалуй, нет. Он смотрел на девушку и думал, думал и снова смотрел. Сперва он пришел к выводу, что она не девушка и уж тем более не веселая и безмятежная… Об этом нелегко было помнить. И тем не менее, как бы он ни считал, получалось, что Прекрасной Риди примерно тридцать пять лет. Выглядела же она самое большее на двадцать.
В последнюю ночь, уже бросая якорь на рейде ахелийского порта, капитан «Колыбели» вынужден был признать, что боится возвращаться в собственную каюту, поскольку совершенно не понимает, как следует разговаривать и вести себя с этим необычным созданием, которое он неосмотрительно согласился взять на борт.
Риди сидела, подвернув ноги, в его кресле и смотрелась в маленькое зеркальце, которое где-то откопал для нее один из матросов. Китара это не удивило, поскольку он уже знал, что для Риди парни нашли бы среди рухляди даже небольшой каменный домик или ветряную мельницу.
— Ну и натанцевалась же я… — невнятно проговорила она, корча в зеркале разные рожицы. — А ты? Ты так красиво умеешь играть и петь. Почему не танцуешь?
— Потому что думаю о том, как доставить тебя завтра в крепость, — уклонился он от ответа.
— Никак.
— Гм?
— Я не пойду в крепость, — заявила она, приподнимая верхнюю губу и слегка задирая голову, чтобы разглядеть в зеркале передние зубы.
— Ты хотела увидеться с Раладаном.
— Тра-ля-ля. Уже не хочу. Мне плевать на эту свинью.
Китар потерял терпение.
— Послушай меня, сестрица. Ты просила о чем-то Тихого, а он пригласил меня на корабль, показал на то, что лежало на койке, и мы заключили договор. Завтра ты сходишь на берег, а если нет, то мой корабль ты все равно покинешь.
Она отложила зеркальце.
— Значит, ты меня прогоняешь?
— Нет. Я довез тебя куда надо, ибо таков был договор.
— Я тебе мешаю?
— Немного. Это военный корабль, не таверна. У себя делай что хочешь. Но я не буду танцевать перед своей командой или кокетничать с боцманом, чтобы он согласился меня послушать.
— А-а! — понимающе сказала она. — Я отобрала у тебя команду.
— Нет, потому что я тебе ее не отдам.
— Сама возьму, если захочу, — заявила она, вставая с кресла и направляясь к постели.
Она рухнула спиной на дартанский ковер так, что заскрипели под ним доски. Китар подсек ей ноги пинком, от которого каждый задрал бы копыта под потолок, придавил голову коленом, повернув ее щекой к полу. Это уже были не шутки. Риди почувствовала на виске холодное острое прикосновение железа.
— Давай, поджигай, Прекрасная Риди, а я обойдусь тем, что у меня сейчас в руках. Говорят, тебя невозможно убить. Продырявлю башку и посмотрим, что внутри.
Зубы с левой стороны вонзились в губы. Рот наполнился кровью из рассеченной изнутри щеки. Медленно протянув руку, она коснулась придавливавшего ее лицо колена и слегка толкнула…
Китар встал.
— Я капитан этого корабля, так что будь послушна.
Она повернула голову лицом вверх, сумев наконец его увидеть.
— А теперь я могу тебя убить, — сказала она.
Прежде чем она успела закончить, он развернулся кругом, и она получила такого пинка, что у нее едва не отвалилась голова. Колено снова давило на челюсть и едва державшиеся в деснах зубы. На виске она ощутила знакомое острое прикосновение.
— Убивай.
Ей очень хотелось, но она не могла — ибо он успел бы всем своим весом навалиться на нож. А это могло оказаться куда больнее, чем десять пинков в лицо. Ей не хотелось проверять, что у нее в голове, — то было единственное, чего она ни разу не проверяла.
Голос Китара звучал холодно и бесчувственно.
— Хочешь убить — убивай. А не хочешь, так не болтай попусту, — сказал он. — Даю тебе третий шанс, сестрица, и последний. Убивай или молчи, потому как, если скажешь хоть слово, я убью тебя. Слышишь? Убью. До сих пор я этого не хотел и потому говорил с тобой. Но теперь уже больше ни слова не скажу.
Он отпустил ее во второй раз.
И во второй раз она посмотрела на него — очень, очень осторожно и медленно. Рот ее был ободран и порезан в нескольких местах, к губам прилип пучок волос.
Он смотрел на нее с высоты своего роста — а карликом он отнюдь не был.
Она не сказала ни слова. И не убила его.
Китар воткнул нож в стену рядом с дверью, поскольку очень любил, когда все было на своем месте.
— Вставай, Прекрасная Риди. Ну давай, поднимайся.
Она отрицательно покачала головой.
— Можешь уже говорить, если хочешь. Лишь бы только по делу.
Она отрицательно покачала головой.
— Я тебе… сделал больно?.. — спросил он.
Она опять покачала головой. Неподвижно лежа на спине, она медленно отодвинула руки от туловища, положив ладони плашмя на ковер.
Он мягко поцеловал ее — лопнувшие губы дрожали от боли. Он чувствовал ее легкое дыхание, едва заметный запах крови и волос, прядь которых попала в рот, видел вблизи длинные ресницы на опущенном веке. Мягко, самым кончиком языка она с собачьей преданностью лизнула его в щеку, у самого уголка рта. Она обнимала его за плечи и спину, неуверенно и слегка робко, чего он не ожидал. Из-под закрытого века скатилась к виску маленькая слеза.
Он поцеловал эту слезу.
Осторожно взяв девушку на руки — ибо она была для него девушкой, неважно, сколько ей было на самом деле лет, — он уложил ее на постель. Найдя немного воды и чистую тряпицу, он осторожно обтер рассеченные губы, легкими прикосновениями смывая кровь. Ей стало больно; он снова увидел крошечную слезу — и снова ее поцеловал.
Капитан «Колыбели» прожил на свете целых сорок два года, прежде чем узнал, что кое о чем не имеет совершенно никакого понятия.
Раладана не было, он поехал по какому-то делу в Арбу и должен был вернуться только завтра. Китара это и обеспокоило, и обрадовало; Ридарета только обрадовалась.
— Не радуйся, — сказал он. — В любом случае, на «Колыбели» ты больше не останешься.
— Я тебе надоела?
— Как зараза.
Она погрустнела — совершенно искренне. Он взял ее за волосы по обеим сторонам головы.
— Здесь один капитан, и так будет всегда, Рида. Мы ведь договорились.
