— Я Этель Парсон, если вам это что-то говорит, и они утверждают, будто я оракул.
На мгновение Один застыл. Затем улыбка осветила его резкие черты.
— Этель, — повторил он. — Мог бы и догадаться.
Все долго молчали. Потом Один снова заговорил тихим голосом и взял руку женщины в свою.
— Ты ощущаешь себя иначе. Ты не знаешь почему. Ты видишь то, чего не видела прежде. И ты чувствовала что-то внутри, верно? Чувствовала, что должна где-то быть, но не знала где…
Этель молча кивнула. Один не видел этого, но приметил отражение кивка в ее цветах и улыбнулся.
— Это зудело, — продолжал он, — а потом приняло форму. Покажи мне, Этель. Ты знаешь, о чем я.
Этель выглядела удивленной, она немного покраснела. Женщина помедлила, а затем решительным жестом задрала рукав и показала новую рунную метку на руке, горящую ярко-зеленым светом.
Нат от удивления открыл рот. Дориан задохнулся, Адам тупо уставился на метку, и даже ваны потрясенно молчали.
Только Один не удивился и с улыбкой принялся изучать сияющий знак:
— Этель, Родина, — сказал он. — Вторая руна Нового алфавита. Вот уж где не думал ее найти. Пища богов в сочетании со Словом… — Он медленно покачал головой. — Как жаль, что времени мало. И все же нам надо поговорить наедине.
Они общались не больше пяти минут, но глаза женщины успели намокнуть.
— Ты уверен? — наконец спросила она.
— Совершенно, — ответил Генерал. Он повернулся к ванам. — Вы все его слышали, верно? Тот звук. Звук просачивающегося Хаоса. Линии фронта обозначены, враг назван. И единственная наша надежда — за той равниной. Я должен добраться до нее, или все погибнет. Не только боги и даже не только миры — все.
Хеймдалль нахмурился.
— Это тебе пасторская жена рассказала?
Один кивнул.
— И ты ей веришь?
— У меня есть на то причины.
Скади презрительно смотрела на него.
— Даже если предположить, что она говорит правду, между нами и рекой — целая армия. Ты уже видел, на что способно Слово…
— Видел, да.
— И надеешься победить?
— Нет, — признался Один. — Но я считаю, что мы можем сражаться.
Повисла долгая и задумчивая тишина.
— Нас восемь, — наконец сказал Хеймдалль.
— Семь, — уточнила Скади, — и слепой Генерал.
Один усмехнулся.
— Нас восемь против десяти тысяч. Мой любимый расклад.
Хеймдалль оскалил золотые зубы.
— Ставлю на Генерала, — сообщил он.
Ньёрд пожал плечами.
— Что ж, если ты так считаешь…
— Боги! — воскликнула Фрейя. — Вы еще хуже, чем он.
Фрей заметил:
— Я бы еще разок врезал той чертовой черной птице…
Браги затянул песнь победы.
Идун открыла ларец с яблоками, запах которых вполне мог пробудить мертвых…
А Скади заскрежетала зубами и произнесла:
— Что ж, Генерал, ты выиграл. Но это не значит, что все забыто. Если мы выживем — за тобой и твоим братом кровный должок. И на этот раз не надейся отделаться от меня обещаниями…
Один улыбнулся.
— Договорились. К концу дня крови будет больше, чем хочется даже тебе. Но если вдруг тебе охота подраться, — он указал пальцем, — то у меня есть основания полагать, что битва вон в той стороне.
Они не похожи на героев, размышляла Этель, и все же своим новым зрением она определенно видела нечто в воздухе вокруг них: не подписи (их она наблюдала уже несколько дней и понимала разницу), а своего рода сияние, как предрассветное небо, надежду на превращение, если хотите. Не надо быть оракулом, чтобы понять: оно может всех их привести к смерти. И все же Этель бодро шагала за богами, тихонько напевая и разглядывая широкую спину Дориана, который указывал дорогу, в то время как Лиззи наступала ему на пятки.
Все царство Хель вот-вот выйдет из-под контроля, думала она. Впервые в жизни дочь Оуэна Гудчайлда Этельберта в точности знала, где хочет быть.
В Нижнем мире — в том, что от него осталось, — Локи определенно был не там, где хотел быть. Он почувствовал отсечение своего обличья от физического тела, и его быстрый ум пришел к следующим выводам.
Во-первых, и это самое главное, он мертв.
Это не слишком его удивило. Вообще, что касается Локи, по-настоящему удивительно, как долго он продержался, прежде чем это произошло. Но циферблат часов смерти говорил об обратном — на часах оставалось тринадцать секунд, и это означало, что впервые в истории миров Рожденная Наполовину Хель нарушила свое слово.
«Ладно, — подумал Локи. — Во всем есть свои плюсы. Плюсы произошедшего в том, что, хоть мое тело и мертво, обличье остается здесь, в Нижнем мире».
Так себе плюсы. И все же, размышлял он, по-настоящему глупо на данном этапе было бы искать убежища в Мире мертвых. Он попытался объяснить это Мэдди, когда та тащила его, протестующего, к границам Хель, но она то ли не услышала, то ли просто не поняла, ведь если бы она сумела его протащить, он был бы теперь игрушкой Хель, беспомощный, навеки в ее власти, как бесчисленные другие души, что вздыхают и плачут на пыльных равнинах Земли мертвых.
Однако (вот мы и дошли до «во-вторых») очутиться в ловушке перед неколебимой преградой с одной стороны и разъяренным Суртом в полном обличье — с другой (поскольку так он истолковал звуки, доносящиеся из Запредельного мира) — тоже весьма незавидное положение.
А в-третьих, здесь были асы. Пока ему удавалось избегать их внимания, но, оторвав взгляд от нижней части ворот, Локи с тревогой обнаружил по бокам четыре знакомых обличья.
«Не стоит себя обманывать, — подумал он. — Плюсов нет».
И побежал.
Как и ожидалось, далеко Локи не ушел. Он перекинулся в пламенное обличье, но тут же обнаружил, что его окружили со всех четырех сторон.
— Не так быстро, — сказал Тор. — Сперва ты должен нам кое-что объяснить.
— Он нам намного больше должен, — вставил Тюр.
Конечно, Локи знал: у однорукого бога есть не одна причина не доверять ему, ведь именно он в первую очередь виноват в том, что Тюр потерял руку. Сейчас тот маячил над Обманщиком, подпись его сверкала неистовым оранжевым, правая рука (возрожденная в обличье) была вершиной совершенства мысленного оружия, рукавицей чар, которая удваивала его силу.
