В честной схватке его победил Гийом Рено. И вот, когда тот уже занес над ним свой меч, предлагая сдаться или умереть, англичанин вдруг посмотрел на него своими прозрачными голубыми глазами и как ни в чем не бывало спросил Гийома, дворянин ли он. И когда господин Рено сказал, что дворянин, тут же спросил, является ли тот рыцарем.
Гийом Рено не был рыцарем. Тогда посреди поля боя англичанин велел Гийому отдать ему меч и встать на колени. Невзирая на летящие снаряды и арбалетные стрелы, он посвятил своего врага в рыцари. Только после этого согласился признать себя пленным.
– Господи! На все твоя воля! – Брунисента размашисто перекрестилась. – Вот я бы на месте славного Рено ни за что на свете не поверила бы собаке англичанину. Виданное ли дело, ведь когда тот встал на колени, его было легче легкого убить! А отдать шпагу или меч! Да это Джон де ла Поль должен был отдать господину Рено свое оружие, а не наоборот!
– Ты права, – Анна нашла свою накидку и, пригибаясь в крохотной карете, завернулась в теплую шерстяную ткань. – Но бой был уже выигран. Что бы дал такой сумасбродный поступок? Только смерть. А Суффольк, как известно, богат, он в течение нескольких дней нашел денег на выкуп себя и брата.
Какое-то время подруги молчали.
– Если бы тебя убил не рыцарь, это было бы противно твоей рыцарской чести? – наконец нарушила молчание Брунисента. Их карета слегка качнулась, слышались крики людей и стук копыт. Должно быть, они продолжали движение.
– Главное, чтобы это сделал кто-нибудь другой, а не я сама, – Анна вздохнула. – Чтобы я могла как-то оправдаться перед творцом. А самоубийство… не знаю, смогла бы я…
– Помоги мне, Божья Мать, все белье перестирать… – только и могла произнести Брунисента.
Монастырь Святой Екатерины
Монастырь Святой Екатерины, в котором Жак оставил Анну, был одним из самых богатых и процветающих по тем временам. Его владения простирались на многие мили плодородных земель, где чего только не росло. Но богатые угодья было еще не все, чем славился монастырь. В роскошной, недавно отремонтированной церкви могли разом молиться четыреста монашек и послушниц, и никому не было тесно. В огромном доме, куда был заказан вход мирянам, располагались четыреста пятьдесят монашеских келий, зал капитула, помещение для репетиций хора, трапезная, библиотека, помещение для швей, красильня. Особняком стоял странноприимный дом, или по-простому гостиница. Его комнаты в любое время года были заняты дамами и их свитами, приехавшими в монастырь помолиться.
Особое внимание настоятельница уделяла своему сладкогласному хору. Так что почти в любое время в монастыре звучали возвышенные григорианские песнопения.
Внутренний обширный монастырский двор был засеян травой, которую время от времени косили усердные сестры. Здесь частенько послушницы и монахини устраивали игру в мяч, весело прыгая и бегая наперегонки, или, чинно выстроившись в круг, перебрасывали друг дружке тяжелый кожаный мешок. Смеялись, когда тщедушная сестра, кастелянша, поймав его, падала на землю, весело вереща что-то на певучем языке своей родной Италии, или сетовала на свою судьбу толстая сестра-повариха, у которой от усердия поймать мешок вдруг захолонуло сердце и потемнело в глазах.
Изящные ряды готических арок крытой галереи были выложены красным кирпичом, что в сочетании с густой зеленью травы, покрывающей двор, выглядело по-праздничному ярко и красиво. По этим галереям обычно прогуливались сестры-монахини. Всегда чинно и по двое, как того требовал устав.
Двери в монастырскую библиотеку в любой час были раскрыты, и там можно было читать священные книги, помогать сестре-библиотекарше, переписывая фолианты, и копировать рисунки на полях. Это была тяжелая, но очень увлекательная работа. Ведь рисунки делались очень яркими, и раскрашивать их было одно удовольствие. Во всем монастыре не было ни одной монахини, владеющей искусством гравера по меди, но зато во множестве было белошвей и золотошвей, весть об их искусстве разнеслась на многие мили от монастыря, принося ему славу и немалые барыши.
Огромная прачечная и красильня размещались на первом этаже, с выходом на задний двор. Здесь, не покладая рук, трудились сестры-прачки и красильщицы.
Приходилось работать и на обширных полях, огородах и виноградниках монастыря, чтобы прокормить всю немалую общину, поэтому никто не удивлялся, если вдруг посреди всей этой красоты, тепла, света и чистоты появлялись потные, одетые в испачканные землей одежды монахини. В фартуках, с ведрами, вилами или лопатами в руках время от времени на зеленой лужайке перед церковью появлялись сестры, ухаживающие за скотиной. Все знали, как тяжел крестьянский хлеб.
Повинности в поле, на скотном дворе и в прачечной обычно исполняли по установленной очереди, но это не относилось к монахиням, работающим в библиотеке, не касалось золотошвей, белошвей и всех тех сестер, которым было указано их постоянное место работы или послушания.
Особой популярностью среди монахинь пользовались сестры, поднаторевшие в рыбной ловле, так как толстая сестра-повариха прекрасно умела готовить рыбные блюда.
Молодежь же считала особенно желанной работу на монастырской голубятне.
Вот именно в этот процветающий, богатый монастырь и была помещена девица ле Феррон, где она пока находилась на правах гостьи, не носила облачения послушницы, не давала никаких обетов, но и не могла выбраться из монастыря без соответствующего разрешения сестры-настоятельницы или своего брата.
До принятия пострига Анну поселили в отдельную белую келью. Все ее убранство составляли тяжелая кровать с соломенным матрасом, распятье на стене, стул, на который можно было повесить свое платье, да небольшой столик, на котором добрыми монахинями были оставлены пирог с яблоками да чашка молока. Вот и все, что причиталось на ужин гостье монастыря, ищущей спасения в его стенах. Крошечный огарок свечи в битой чашке стоял на подоконнике, тускло освещая келью. На полу, ближе к стене располагался тазик для умывания и в нем белый кувшин.
Не моясь и не снимая дорожного платья, Анна рухнула на кровать и лежала какое-то время, слушая ночные звуки. Она почти уже начала засыпать, когда дверь в ее келью скрипнула и через полуприкрытые веки Анна увидела, как в комнату кто-то пробрался.
Затаив дыхание, она ждала, что незнакомец подаст о себе знать, но он молчал, нависая над кроватью и глядя на Анну. От страха она не знала, что предпринять. Закричать? Позвать на помощь? А что если это мать-настоятельница или кто-нибудь из сестер? А она будет орать, точно последняя дура?!
Анна открыла глаза, и тут же черный призрак бросился на нее, целуя и сжимая в объятиях. Анна отбивалась, что было силы, стараясь укусить ночного визитера, человека без чести и совести, посмевшего сначала жениться, а затем снова наведаться к своей бывшей возлюбленной, да еще когда та находится не где-нибудь, а в монастыре Святой Екатерины, готовясь к неизбежному постригу.
