– Названная Жанна, не будучи в юные годы воспитана и наставлена в главных основах веры, научилась у неких старух ведовству, гаданию и прочим магическим искусствам, – гудел в уши Анны взявшийся неведомо откуда призрачный судья, перекрикивая чистый, словно бьющий из-под земли ключ, голос Жанны.
– Подсудимая Жанна, суд желает знать, каких богатств и почестей требовала ты у своего короля кроме лошадей, о которых ты говорила ранее?
– Я не просила у него ничего, кроме хорошего оружия, добрых коней и жалованья для своих людей, – чувствовалось, что Жанна крайне измучена и истощена, силы ее были на исходе.
– Бедная Жанна, – только и успела подумать Анна. Жанна по данному обету бедности никогда не просила ничего лично для себя, но ее теперь упрекали в алчности и корыстолюбии. Король пожаловал ей дворянство, а теперь ее обвиняли в том, будто бы дворянство она выпросила себе в качестве награды. Король дал ей герб с лилиями на нем и коронованным мечом, а ей говорили, что она не имела право на этот герб и что само использование символа Франции в ее гербе неправомочно и преступно.
Но разве можно отказаться от чего-то, что жалует тебе король, не навлекая при этом на себя его гнев?! Жанне не было нужно это чужое ей дворянское имя де Лис, ни герб, ни что иное. Она приняла все это из вежливости, для того чтобы тут же передать названным братьям. Судьи извратили ее поступок, упрекая ее черт знает в чем.
Жанна была избранницей Господа, человеком, которому дано слушать его живой голос и воспринимать его свет. Могла ли она использовать полученные откровения в корыстных для себя целях? Конечно, нет. Потому что тогда, получив свою награду в жизни временной, она не могла бы уже рассчитывать на награду в жизни вечной. Две вещи попросила Жанна у короля, после того как полностью выполнила свою миссию, сняв осаду с Орлеана и короновав в Реймсе Карла.
Она попросила избавить ее родную деревню Домреми от всех налогов на все времена. И второе: отпустить ее домой. Так как она выполнила все, что ей было указано свыше.
Король исполнил только первую просьбу. Жанна не была отпущена домой, как обещал ей Бог, так как король не хотел этого. И вот теперь она томилась в тюрьме, отвечая на бесчисленные вопросы судейских и ожидая решения своей участи.
Как тамплиеры и рыцари ордена Верности, Жанна не признавала золотых украшений, считая золото греховным материалом. За неимением золота судьи были готовы судить ее за малоценные серебряные вещи, как за отсутствием серебра судили бы за железо ил и дерево…
Когда-то у Жанны было два серебряных кольца, их отобрали у нее бургундцы сразу же после того, как она попала в плен. Эти кольца нельзя было отнести к роскошным вещам, поэтому судьи ставили ей в вину, что женщины, с которыми она встречалась, дотрагивались до этих колец. Это наводило на мысль, что кольца были заколдованы.
На вопрос, было ли что-то написано на кольцах, Жанна ответила, что на одном из них были выгравированы слова «Jesus, Maria», соединенные восьмиконечной звездой, на другом не было никаких надписей. Даже ребенок мог бы догадаться, что кольцо с такими именами нельзя использовать в колдовстве. Но ученые богословы этого не понимали.
– Почему женщины касались своими кольцами твоих колец?
– Спросите их. Я не знаю, почему они так делали.
– Касались ли воины своим оружием твоего оружия?
– Да. Они делали это, но я их об этом не просила. Должно быть, они исполняли какой-то обычай. Я не препятствовала им в этом, но и не поощряла.
– Верно ли, что когда была снята осада с Орлеана, люди целовали твои латы, целовали тебе руки и ноги, землю, по которой ступали копыта твоего коня?
– Да, но как я могла помешать им в этом? Нас окружила ликующая толпа, меня и еще нескольких военачальников несли на руках…
– Во время военных действий ты неизменно находилась в мужском костюме и среди мужчин, что несопоставимо со скромностью, предписанной женщине, и тем более девушке.
– Во время походов я спала, не снимая с себя лат, в шатрах или под открытым небом. В гостиницах и домах, где мне отводились комнаты, со мной всегда были женщины. Была женщина… – глаза Жанны заглянули в самую душу Анны, достигнув дна.
– Я сделаю все для тебя, Жанна! Я спасу тебя! – Анна плакала.
– Слушайте меня, судьи! – Жанна подняла голову на Кошона. – Вот вам мое предсказание, голоса сказали мне, что не пройдет и трех месяцев с момента первого допроса, как я буду свободна!
– Что ты имеешь в виду, Жанна? – было заметно, что судейские в замешательстве.
– Я не знаю, как это произойдет, отобьют ли меня на улице или мой король возьмет Руан, но я буду свободна уже в мае!
Кладбище аббатства Сент-Уэт
24 мая в 8 утра кладбище аббатства Сент-Уэт заполнилось желающими поглазеть на французскую ведьму, которую до этого год держали по разным тюрьмам, не показывая народу.
Для удобства обозрения соорудили два помоста – один большой, на нем к назначенному времени должны были поставить удобные мягкие кресла для судейских, и второй помост поменьше, для подсудимой. Туда же еще с ночи прислали военных для охраны судейского имущества и соблюдения порядка. Тем не менее никто не собирался раньше времени выставлять дорогую мебель, искушая руанских воров и вечно голодных и неопохмеленных солдат. Все-таки вояки – народ ненадежный, будет возможность продать судейское кресло – продадут вместе со столом и Библией, на которой приносят присягу подсудимые. Продадут и орудия палача, и его самого, окажись у них такая возможность. Все продадут и тут же пропьют.
Приблизительно за час до начала церемонии стал прибывать народ, желающий занять лучшие места. Поглазеть на ведьму пожаловали горожанки с малыми детьми, некоторые из малюток еще сосали грудь, другие бежали за матерями, держась за их подолы. Ради такого дела лавочники не стали открывать своих заведений и ремесленники не вышли на работу.
Публика с удовольствием обсуждала подготовку, пересчитывая прибывших в каретах и на лошадях священников и свирепых на вид стражников. Особую радость всем доставляли красные, протертые на задницах и коленях панталоны помощников палача. Самого главного палача – господина Филиппа еще не было, так как он должен был привезти ведьму. Его приезда ждали так, словно дородный дядька в неизменно красных облегающих штанах и куртке с капюшоном был не палачом, а самим епископом Кошоном. Почесать языком о постоянных неудачах и промахах его в деле с ведьмой последнее время стало популярнейшим развлечением в Руане.
В церкви аббатства прозвонил колокол. Пробираясь через коридор, сделанный солдатами, на помост один за другим взошли судьи во главе с Боверским епископом Кошоном и инквизитором Леметром.
Собравшаяся у помостов толпа шумно обсуждала каждого из судейских, называя их по именам и прозвищам и припоминая, где и когда те опростоволосились. Особенно доставалось епископу Боверскому, фамилия которого «Кошон» переводилась как «боров», «хряк» или попросту «свинья». Ни для кого не было секретом, что на протяжении всей дороги от тюрьмы до дома епископа стены, колодцы и даже мощеная мостовая пестрели рисунками, изображающими свиней. Свиньи были в епископском облачении, валялись в лужах и демонстрировали публике жирные прыщавые задницы. Все это снабжалось надписями, самые пристойные из которых были: «Жирный кабан попался в капкан», «Кабан его честь пытался Деву съесть», «Свинья судьею быть старалась и обосралась»…
