Спасите себя, Король–Лебедь, божественный Лоэнгрин, или позвольте мне сделать это.
Преданная вам Елизавета».
Получив письмо императрицы, Людвиг долгое время ходил взад и вперед по залу Лоэнгрина. Эсклармонды не было рядом, как не было ни кого, с кем можно было посоветоваться или выработать план действий. С тоской он глядел в окно, в котором не возникало больше очертание входа, столь заметного в Нойшванштайне. Тревожные мысли посещали его одна за другой.
В какой–то момент Людвиг решил, что сопровождающие его всю жизнь рыцари Грааля теперь оставили его, как, по слухам, перед самой казнью оставили Жанну Д’Арк руководившие ею голоса. Он чувствовал себя потерянным, обманутым и забытым.
Вечером он принял в своем кабинете советника и придворного врача Муллера, который также умолял Его величество бежать.
Ах, наивные люди, куда мог бежать истерзанный, измученный король? Бежать от цели своей жизни? От самой возможности пройти, наконец, через врата в страну Грааль, где ждут его друзья и любимая женщина, где добро и благородство не подменяются сомнительными ценностями денег и положения в обществе?
Не зная, куда деваться от охватившей его тоски и отчаяния, Людвиг вызвал к себе камердинера Вебера и несколько часов беседовал с ним, пытаясь при этом решить, что делать. После Вебера король пожелал встретиться с ненавистным Майром, надеясь получить из его уст оценку ситуации в том виде, как видели ее иллюминаты.
Все сходилось к тому, что не оставалось ничего лучшего, чем бежать. Бежать, пока его не напичкали лекарствами до такой степени, что он уже не сможет принадлежать себе, быть собой…
Меж тем в Хохеншвангау прибыл долгожданный курьер с документами о законности деятельности комиссии и манифестом. С этого момента все, кто так или иначе поддерживал короля, могли быть обвинены в государственной измене. Положение же самого Людвига сделалось исключительно шатким, тем не менее он не терял голову, ожидая, что в любой момент либо раскроются врата, либо на дороге к замку появится Эсклармонда во главе с призрачными рыцарями Грааля или преданными своему королю и магистру рыцари ордена Святого Георгия.
Но Эсклармонда не давала о себе знать, и никто не приезжал. Умирая от неизвестности, Людвиг решил сам отправиться к ней и велел закладывать экипаж, но ему было в этом решительно отказано. Так король понял, что уже находится в плену.
В полночь, когда Людвиг по своему обыкновению бродил по замку, к нему навстречу вышел в стоптанных тапочках и роскошном восточном халате профессор фон Гудден, предложивший королю снотворное.
Обескураженный такими нарушениями придворного этикета и правил, заведенных в Хохеншвангау, Людвиг вернулся в свой кабинет, где упал на колени перед недавно приобретенной картиной с изображением Лоэнгрина и молился так около часа.
В два часа ночи в кабинет Людвига постучали, и он был удивлен, заметив на пороге двух незнакомых ему женщин. Уже несколько лет в Хохеншвангау и других королевских замках и дворцах не было женщин, эти же ко всему прочему были одеты в платья, приличествующие служанкам.
– Что вам угодно и кто вы такие? – удивленно произнес король, инстинктивно догадываясь, что неизвестные ему дамы прибыли в Хохеншвангау, для того чтобы помочь ему, и не в его интересах поднимать шум.
– Ваше величество, верные вам рыцари ордена Святого Георгия ждут вас. Мы принесли веревочную лестницу, наши люди напоят стражу, и вы сможете выбраться из замка. Вам помогут перебраться через горы с тем, чтобы вы могли бежать через Тироль, если будет такая необходимость, вас донесут на руках.
В доказательство своих слов старшая из дам предъявила королю веревочную лестницу. А вторая заверила его, что сумеет прикрыть его уход, встав в дверях и отражая атаки при помощи принесенных с собой пистолетов и, даже если это понадобится, шпаги.
Людвиг был растроган до глубины души, но тем не менее он был вынужден отказать дамам. Здесь, в Хохеншвангау, он во всяком случае имел возможность дождаться появления заветного прохода между мирами. В то время как эмиграция означала бы потерю самого шанса на спасение. Распрощавшись с отважными женщинами, король посетил замковую церковь, обошел все залы, прощаясь с картинами и кланяясь статуям точно старым друзьям.
На рассвете его перевезли в Берг.
Узник замка Берг
13 июня был праздник Святой Троицы, и Людвиг сообщил фон Гуддену, что хотел бы отправиться на торжественное богослужение, в чем ему снова было отказано. Людвиг попытался возразить профессору, что даже если его и считают сумасшедшим, пребывание в церкви должно повлиять на него умиротворяюще. На что фон Гудден ответил ему, что согласно теории Чарльза Дарвина и других ученых материалистов – бога нет, а значит, какой смысл тратить время на служение ему.
Вместо посещения церкви королю был предложен завтрак, который он не смог есть, так как девять часов утра для него было еще слишком рано. В одиннадцать доктор пригласил его на оздоровительную прогулку по парку. В провожатые были взяты два самых сильных из приставленных к королю санитаров, теперь неотлучно следовавших за ним.
Людвиг вел себя спокойно и вполне миролюбиво, он прекрасно знал Берг и теперь рассказывал доктору о том, как когда–то велел установить на крыше замка бассейн и сам изобрел машину, производившую волны. В доказательство правдивости своих слов король настоял на том, чтобы они обошли замок и поглядели на край бассейна, который был виден с одной из дорожек парка. Так как было ясно, что на крышу его не пустят.
Приятно удивленный спокойствием нового пациента, фон Гудден проговорил с ним целый час, устроившись на одной из скамеек парка, откуда было видно лебединое озеро. По сути, Людвиг нравился фон Гуддену, который любил интересных людей и оригинальные идеи. Что же касается плененного короля, то мало того, что Людвиг Виттельсбах обладал поистине энциклопедическими познаниями и ясной памятью, позволявшей ему сохранять мельчайшие детали и подробности, не прибегая к записным книжкам, по жизни Людвиг мало общался с людьми и теперь буквально изливал на врача потоки красноречия.
Причем король был настоящим эрудитом, то есть он не придерживался в разговорах какой–то одной темы, а мог поговорить о науке и искусстве, об истории и лингвистке. Он прекрасно знал литературу и держал в уме множество стихов. При этом король был столь милым и непосредственным, что фон Гудден невольно проникся к нему глубокой симпатией.
В этот час он открывал для себя Людвига с принципиально новой стороны. Оказалось, что король отнюдь не был человеконенавистником, который только и знает, что запираться в своем замке и общаться со слугами не иначе как через хитроумное устройство в двери.
Со слугами – шпионами, неустанно докладывающими о каждом твоем шаге, профессор разобрался бы куда как круче, нежели мягкий по своей природе и деликатный король. То же можно было сказать и о министрах, которые, улыбаясь в лицо, затем подстраивали каверзы.
