– Это очень сложный вопрос, господин, – комиссар кивнул писарю, чтобы тот зафиксировал фамилию и должность смутьяна, и, когда тот записал, продолжил начатую фразу: – Так вот, это, действительно, очень сложный вопрос, потому как все мы знаем, что порядочная и уважаемая женщина никогда не являет своей наготы посторонним мужчинам. Но в том-то и дело, что если вы разденете ведьму так, чтобы ее при этом видели соседи, можете быть уверенными, что в девяноста случаях из ста это сломит ее волю еще до того, как вы примените первые пытки. Что же касается того, что задержанная не всегда оказывается на поверку ведьмой, то утешайте ее семью тем, что полбеды, если ее раздели, но потом оправдали. Куда как хуже было бы, если бы ее после этого еще и сожгли, объявив ведьмой, а ее детей – ведьмиными отродьями. Так что, как говориться, из двух зол… Кроме того, вы же всегда сможете успокоить главу семьи тем, что за арест жены, ее проверку и содержание под стражей он должен заплатить неизмеримо меньше, нежели, если бы ее пришлось сжигать или казнить каким-нибудь другим способом. А следовательно, получается, что он еще и выиграл в денежном вопросе.
* * *
После проведения инструктажа комиссар задержался для того, чтобы отобедать с бургомистром и провести несколько дней в Оффенбурге с тем, чтобы отдохнуть и осмотреть достопримечательности. После чего он должен был отправиться в Ортенау, где ученые мужи Эдвард Иленшфельдт и Карл Альберт Кольрен должны были демонстрировать новейшее достижение в области проверок ведьм – пробу водой. Так что Петер Миллер и его помощник решили присоединиться к эскорту комиссара для того, чтобы прибыть вместе с ним в Ортенау.
На ознакомлении Миллера с этим чудесным открытием настаивал и гроссмейстер ордена Справедливости и Милосердия верховный судья фон Канн, считавший, что это хорошая возможность спасти часть приговоренных уже к смерти женщин.
Глава 20
Донос
Бывают такие женщины, которые стали ведьмами вследствие нужды и лишений, сманенные другими ведьмами и потерявшие частью или полностью веру. Таких, еще не полностью испытанных, ведьм, черт оставляет во время суда без поддержки. Поэтому они легко признаются.
Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»
Тюрьмы были битком набиты пойманными после рейдов женщинами, которые, в свою очередь, оговаривали под пытками своих товарок и соседок. Петер Миллер разрывался между приказом гроссмейстера ехать в Ортенау и желанием остаться, защищая от других судебных исполнителей арестованных.
И было от чего защищать. Согласно приказу бургомистра, пытки, содержание под стражей и казни оплачивались за счет близких родственников арестованных, при этом, если десятую долю от полученных сборов получали судебные исполнители, стражники и судьи, девяносто процентов отходило в казну бургомистра, и это был единственный и постоянный источник доходов всего города. Поэтому бургомистр давил на судей, а те, в свою очередь, на судебных исполнителей.
Во время перерывов на отдых и сон судебные исполнители лакали купленное на деньги арестованных вино, подсчитывая барыши. Каждый день в церквях проходили мессы, на которых святые отцы объясняли пастве, насколько важно вырвать из общества семена зла.
Проповедники обращались непосредственно к пришедшей послушать их пастве с пламенными речами. Иногда кто-нибудь из них просил подниматься на кафедру сидящих в зале людей, спрашивая их, богоугодное ли дело – нахождение и обличение ведьм? И когда тот, окруженный знакомыми и соседями, перепуганный таким явным вниманием к своей скромной персоне, говорил «да», ему тут же задавали второй вопрос. Но, если зло засело в твоем доме, чем ты готов поступиться, для того, чтобы очистить свое жилище от скверны и избавить свою семью от дурной и заразной болезни, имя которой колдовство?
Готов ли ты отдать за это свою жизнь? Честь? Имущество?
Когда же напуганный горожанин отвечал, что согласен на все, проповедник тут же призывал собрание произнести хвалу господу и успокаивал окончательно сбитого с толку прихожанина тем, что избавляющая от скверны церковь не требует отдать за это самое избавление жизнь, достаточно только заплатить положенное за проверки, пытки и казни. Что, в сущности, дороже: несколько вязанок дров в этой жизни или спасение души и жизнь вечная? Смешной вопрос!
Все это раздражало Миллера, заставляя его жить, ощущая под ногами клокочущий и брызжущий искрами и каплями расплавленного металла ад. Впрочем, ад был, как обычно, внизу, под землей, но в эти дни, он вдруг словно начал расширяться, поднимаясь все выше и выше к земле, пока его отдельные искры не начали прорываться на свет божий, зажигая живые факелы во славу преисподней.
В один из таких «горячих» дней Миллера вызвал к себе судья фон Канн. Полагая, что речь опять пойдет о необходимости отъезда в Ортенау и о водной пробе, Петер шел в дом судьи, заранее продумывая, какими словами будет отказываться от предложенной ему чести. Та же горничная открыла ему дверь, кокетливо поправляя чепец и приглашая палача пройти в кабинет господина. Миллер галантно поклонился красотке и тут же встретился с повелительным взглядом экономки, которая присела перед палачом в реверансе с таким видом, словно делала ему великую честь.
Услав служанку, грозная дама сама провела гостя по лестнице ведущей в кабинет судьи, освещая путь свечой. Из-за холодного времени года ставни были закрыты, поэтому свеча не была лишней.
Поравнявшись с дверью в кабинет, экономка постучала и, услышав ответ, кивнула Миллеру. Проходя мимо дамы, Петер машинально бросил взгляд на держащую канделябр руку и отметил, что у судейской экономки нет среднего пальца и все ногти на руке должно быть несколько лет назад были безжалостно выдраны.
Эта пикантная подробность заставила было его помедлить, но судья тут же нетерпеливо позвал его. Подсвечник дрогнул в руках экономки, и Миллер заметил, как она покраснела, пряча глаза, и поспешно ретируясь в темноту лестничного проема.
Себастьян фон Канн ходил из угла в угол своего кабинета, его красивый каштановый парик небрежно валялся на столе, бант на шее был слегка ослаблен, а зеленый камзол выглядел весьма неопрятно.
Прижимая палец к губам и косясь на дверь, судья взял Миллера под руку и провел его к окну, где усадил на изящный плюшевый диванчик, устроившись рядом.
– Дражайший господин Миллер! – начал судья, дергая ртом, как это случалось у него в момент наивысшего волнения. – Я вызвал вас столь спешно, потому что дело не терпит отлагательств.
– Вы хотите поговорить об отъезде? – палач попытался встать, но судья предусмотрительно усадил его обратно. – Я не могу уехать, потому что сейчас я, как никогда прежде, нужен здесь. Как вы не можете понять?!
– Я понимаю, я все прекрасно понимаю, господин Миллер, но…
– Послушайте, господин судья, вы же все знаете, – Петер попытался предать голосу как можно больше мягкости, – вы же понимаете, что я главный палач, и в тюрьме я единственный человек, который может опровергнуть любые результаты дознания и, если это необходимо, поставить под сомнение действия любого из судебных исполнителей. Ввиду моих особых заслуг, мне разрешается перепроверять любую пробу, не позволяя закрывать дело. Если хотите знать, с начала проведения проклятых рейдов я почти что живу в тюрьме, где я постоянно кому-нибудь нужен и где ждут меня мои подопечные и…
