Когда же палач потребовал назвать имена проклятых иезуитов, ведьма, – фон Шпее улыбнулся, отхлебывая из своей кружки, – не догадываетесь, любезная фрау?
Грета отрицательно помотала головой. Рассказ отца Фридриха казался ей увлекательным и одновременно излишне уж скабрезным для духовного лица и тем более для женских ушей, коим он предназначался. Муж бы ни за что не позволил себе рассказывать ей такое!
– Она назвала наши имена, места рождения, проживания и службы. Потом она подошла к нам и, тыча в лицо каждого окровавленным пальцем с выдранным ногтем, дала показания, глядя на нас безумными глазами и повторяя наши имена и свои проклятия.
Это было настолько страшно, что один из братьев тут же рухнул в обморок, двое других попытались было бежать, но куда денешься из хорошо охраняемой тюрьмы? Что же касается меня, то я так и вовсе не мог пошевелиться от страха.
Ужасные палачи стояли против нас, точно цепные псы, ожидая команды своего господина взять нас живыми или мертвыми. Я представлял уже себя на дыбе или с раздробленными в испанских сапогах ногами. Поджаренным на медленном огне или с содранной со спины кожей. О, господи, я был невиновен, но показаний проклятой ведьмы было достаточно, для того чтобы со мной не церемонились.
И тут я услышал тонкий, словно колокольчик смех Брауншвайгского герцога. Его сиятельство возвышался надо мной в своем светлом атласном камзоле и коротких панталонах с бантами, раскачиваясь от безудержного смеха.
– Я слышал, что святая церковь, равно как церковные и светские суды повсеместно верят в показания ведьм, данные ими под пыткой, и даже арестовывают тех, на кого указали подследственные, так словно это информация исходит не от признанной ведьмы и прислужницы дьявола, а от Святой Девы!
Насколько я слышал, все вы считаете такие показания истинными. И если кто-то от боли и страха, только чтобы ее прекратили мучить, скажет, что видел на шабаше человека, и назовет его имя, этого достаточно для немедленного ареста последнего. Но раз так, если вы не признаете, что, не выдерживая боли, женщины способны оговорить и святого, то тогда… – он лукаво поглядел на нас. И все мы были вынуждены замолчать, потупившись, точно пойманные на лжи школяры.
Тот день – 20 ноября, я считаю своим вторым днем рождения, так как светлейший герцог отпустил нас с миром, пожелав на прощание больше думать своей головой и больше слушать собственное сердце.
Вернувшись домой, я тот час явился к судье фон Канну и просил его посвятить меня в рыцари ордена с тем, чтобы я мог как-то искупить причиненное мною зло.
Тогда наше движение еще только начиналось, мы похищали палачей перед казнью, притворяясь ночными грабителями, взламывали двери тюрем, чтобы вывести от туда приговоренных к сожжению женщин.
– Отличное, сударыня, доложу я вам время! – Фон Шпее встал, его тонкие черты лица освещал счастливые румянец, глаза блистали юношеским задором, спина распрямилась.
– Вскоре после вступления в орден я получил назначение в Вюрцбург, где служу до сих пор.
Сейчас, когда мои силы на исходе и болезнь подтачивает меня словно гнусный червь дерево, я уже почти не участвую в самих вылазках и налетах, спокойно живя в монастыре и время от времени принимая бежавших из под следствия женщин и детей. После чего наши братья выписывают им подорожные да рекомендательные письма, дают новые имена, сертификаты о прохождении проверок и тайно переправляют в другие города. Кто-то получает работу горничной, кто-то выходит на новом месте замуж. На сегодняшний день у нас существуют целые деревни, в которых сплошь живут спасенные нами люди и их семьи.
– Я тоже должна буду отправиться в одну из таких деревенек? – Грета опустила голову, глотая слезы.
– Нет, пока палач Миллер ни в чем не обвиняется, поэтому вы будете жить в Вюрцбурге, ожидая его прибытия. Когда же он вступит в должность комиссара, вы, как его супруга, будете сопровождать его в то место назначение, которое ему будет указано, а, может быть, станете переезжать из одного города в другой. Как знать…
Глава 7
Сертификат
Следуя утверждению таких ученых, как Гостиенсис и Гофферд, надо изгонять суетное суетным.
Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»
Прошел месяц после казни Жанны Баур, тем не менее дочь Филиппа Эльза Баур все еще не решалась выйти из дома. Напрасно отец старался втолковать ей, что никто не считает ее виновной, девушке повсюду чудились подкараулившие ее судебные исполнители.
Пришлось взять в дом служанок. Целыми днями Эльза просиживала в своей комнате, общаясь только с отцом или женихом, которым доверяла.
Не зная, как помочь дочери Филипп, приглашал к ней докторов, но все было бесполезно. Однажды проснувшись рано утром, Баур вышел как обычно на службу и, обернувшись, чтобы помахать рукой дочери, обомлел – на стене их дома прямо под окошечком Эльзы красовалась надпись, сделанная дегтем: «Дом маленькой ведьмы».
Вне себя от бешенства Филипп бросился стирать проклятую надпись, пока ее не заметили соседи, но деготь не так уж просто отчистить, так что, в конце концов, ему пришлось отправиться в тюрьму, где он сунул деньги первому попавшемуся стражнику, велев купить краски и покрасить фасад его дома.
Полдня Филипп провел в самом мрачном расположении духа, когда же пришло время обеда, он опрометью кинулся домой, издалека замечая, что его дом теперь сияет чистой голубой краской. Но теперь проклятая надпись, столь благополучно исчезнувшая со стены дома палача, перемахнула на забор.
Не зная, кто именно вознамерился мстить ему, Филипп покрасил и забор, после чего, вместо того чтобы поесть или отправиться на службу, постучался в дом к Петеру Миллеру и вытребовал у него сертификат о непричастности дочери к колдовству.
Нимало озадаченный поведением второго палача Петер тот час выписал просимый документ, поставив дату проводимой проверки и свою подпись. На самом деле его больше насторожило не то, что Филипп попросил его о сертификате, а то, что он не побеспокоился обзавестись последним сразу же после того, как Эльзу выпустили из темницы. Хотя, после казни жены до того ли ему было?
После Миллера Филипп Баур отправился к окружному судье Иерониму Тенглеру, от которого так же вышел с бумагой.
Оба листа Филипп принес в трактир, где обычно после работы пил пиво, и нарочно громко, чтобы всем было его слыхать, сообщил собранию, что, мол, его дочь полностью и безоговорочно оправдана перед законом. В доказательства правоты сказанного Филипп достал из-за пазухи оба документа и предъявил их.
– Это, конечно, большое дело, что сам господин Миллер проводил проверку и нашел твою дочь неповинной в колдовстве, – подошел к нему вразвалочку Веселин. – Миллер врать не станет, и если уж написал, что проверка прошла, значит так оно и было. Лично я, какого бы мнения не был о тебе, грязная ты душонка, а против господина главного палача не пойду. Другое дело, что Миллер ведь здесь поставил дату проверки, значит подтвердил, что на тот день девушка была невиновна в том, в чем ее обвиняли. Но с той поры уже прошел целый месяц, и кто знает, может именно сейчас, когда ты, уважаемый, глушишь пиво и потрясаешь этими бумажками, она раздвигает ноги перед дьяволом. Ведь с женщин какой спрос, и ты, господин второй палач, это, должно быть, уже понял, если вместо того чтобы готовиться к свадьбе дочери с честным Густавом Офелером, бегаешь по городу пытаясь доказать то, чего нет.
