В этот момент я вывернул второй палец и, высвободив руку, начал распутывать веревки, стягивающие колодки.
– Когда же ты сможешь предоставить его мне?
– Прямо сейчас, – де Савер вновь поклонился Раймону. – Разрешите представить, лучший ученик моей школы Анри Горгулья, больше известный под прозвищем Черный Лис!
В этот момент колодки со звоном упали на пол, а я, насколько это позволяла цепь на ногах, склонился перед своим новым сюзереном в церемониальном поклоне.
– Но это же поджигатель и убийца! Это разбойник с большой дороги и растлитель малолетних! Вся Тулуза от него плачет! Он семь лет в розыске, и только сейчас...
– Да. Вам известно, что моих учеников нередко нанимают для разных дел, – не моргнув глазом, продолжил де Савер. – Этот парень прекрасно владеет любым видом оружия, он молод, силен, пронырлив и крайне умен. Кроме того, он происходит из одного из самых известных домов Лангедока, в чем я готов дать свое поручительство. Признаться, я бы не посмел рекомендовать вам простолюдина. Юноша – сын старого барона Карла Лордата, который ныне живет святой жизнью среди катар и у которого я много лет служил. Он младший брат нынешнего барона Пьера Лордата.
– Но... – Граф был в явном замешательстве. – Но я же повелел повесить этого негодяя.
– Так повесьте, – усмехнулся де Савер. – Что у нас, мало негодяев? Повесьте кого-нибудь, назвав его Лисом. Можно даже сначала, как вы предлагали, вырезать ему язык, чтобы не болтал лишнего. Лис умрет, а у вас появится новый телохранитель, скажем, присланный из Англии. Как вам такая версия?
– Что ж... – Граф оглядел меня с головы до ног. – Лучший ученик, стало быть? Да... что, разбойничек, будешь служить мне и моему сыну? Присягнешь или с лавки сиганешь? Что выбираешь – крест целовать или мертвым лежать?
– Присягаю служить вашей милости верой и правдой до самой моей смерти. – После этих слов я сорвал с ног цепи и упал на колени перед своим новым господином, целуя его одежды.
Надо отдать должное Раймону Тулузскому – зная мою репутацию и догадываясь о физической силе и подготовке, он не шелохнулся, когда я повалился перед ним ниц, и даже дружелюбно протянул мне руку для поцелуя.
– Служи, мой друг. Служи. Не то всю вашу школу под корень вырежу, мне без толковых людей плоховато будет, но и вам, коль предадите, не жить.
С этими словами он поднялся и, сняв с себя плащ, покрыл им мои плечи. Вместе мы вышли из пыточного зала. Я старался не хромать, разминая на ходу затекшие ноги. При виде моего побитого лица служанки прятали глаза.
Раймон шел передо мной, не оборачиваясь. Если бы было нужно, я мог бы убить его сотню раз. Но я не собирался этого делать. Сбылась заветная мечта. Я на службе, оправдан и обелен. Черный Лис умер, Анри Горгулья будет жить. Прощай, ночные вылазки, одноразовые заработки. Прощай, густые леса и беспрестанная опасность. Теперь я смогу жить, как все люди, завести домишко, подкопить деньжат, жениться, наплодить кучу детишек и разобраться, наконец, с семьей, вышвырнувшей меня из своей жизни. Аллилуйя!
Мы остановились около изукрашенной деревянными цветами двери. Раймон постучал и, когда служанка открыла дверь, вошел, велев нам следовать за ним. Посреди небольшой залы за вышиванием сидела дама. Рядом с ней на полу играл в деревянных рыцарей мальчишка.
Дама приветливо улыбнулась нам, сказала пару слов Раймону, избегая смотреть на мою побитую физиономию, в то время как ребенок вдруг вскочил со своего места и, издав боевой клич, бросился ко мне.
– Папа, папа! Это же тот самый рыцарь, который спас нас с матушкой от грабителей! Мама – подтверди!
Графиня наконец взглянула на меня, и в глазах ее заблестели благодарные слезы.
– Да, сын мой, вы совершенно правы! Это тот самый молодой человек, совершивший беспримерный подвиг и скромно удалившийся, не дождавшись благодарности и не назвавший даже своего имени. Сам подвиг и последующее поведение, по истине, достойно древних.
– Забавно, мой друг, – Раймон подхватил на руки пацана, целуя его в щеку, – оказывается, еще до того как поступить ко мне на службу в качестве телохранителя, вы уже отличились тем, что спасли жизни моих близких. Такое не забывается! Сходите к казначею, скажите, чтобы дал вам сотню золотых, и примите мою личную благодарность.
Так я стал телохранителем Раймона Пятого и его юного сына, Романе, которого после будут называть Раймоном Шестым.
Старые счеты
Моя жизнь в Тулузском замке протекала спокойно и мирно – по сравнению со школьными годами уж точно! При дворе Раймона Пятого было полно музыкантов и трубадуров, то и дело устраивались рыцарские и поэтические турниры, охоты и конные прогулки, часто двор со всей помпой – каретами, слугами и музыкантами – отправлялся куда-нибудь в живописные места. Иногда знать пускалась в буйные пиршества или все неслись на турниры и празднества в окрестные замки или города.
Я даже сумел отпроситься на пару месяцев для того, чтобы познакомиться, наконец, со своей семьей.
Мои благородные родители были еще живы, но, о горе, вступили в секту еретиков катар! Оставив старшему сыну, моему брату, замок и половину земель, они жили теперь среди «добрых людей», которые, благодаря этой полоумной парочке – моим родителям, оторвали от семейного пирога несколько нехилых деревень.
Община произвела на меня удручающее впечатление. Моя мать вышла мне навстречу, одетая в черную хламиду. Распущенные волосы доходили ей до колен. В этом нелепом виде она была похожа на престарелую русалку. Отец был безбородым и тоже длинноволосым, его голову венчала тиара. Так же как и матушка, он был одет во все черное. В первый и последний раз я видел человека, обрекшего меня на верную гибель.
Какое-то время мы молчали.
– Я ваш седьмой сын, – наконец выдавил я.
– Ты сын божий, впрочем, так же как и мы, – с поистине королевским достоинством ответствовал отец.
– Я тот самый ребенок, которого вы приказали утопить в колодце! – Гнев выжигал слезы, руки тряслись. Я смотрел в безмятежное лицо моего погубителя-отца, испытывая жгучее желание рубануть по нему мечом.
– Ни я, ни кто другой не может обречь другого человека на смерть. Все мы в руках Господа, – загнусил отец.
– И Господь любит тебя! – вторила ему мать. Взявшись за руки, они пропели короткую молитву, переглядываясь и улыбаясь, словно молодожены.
– Отчего вы носите черные одежды? – непонятно зачем спросил я. Гнева уже не было. В душе воцарилась пустота.
– Это траур по нашей жизни, по тому аду, который каждый из нас встречает на этой земле. По тому, что ожидает этот пропащий край и всю землю, – серьезно ответил отец. – Это траур по тебе, мой мальчик, по человеку, забывшему, кто он такой и откуда. По человеку, который и не человек вовсе, а небесный ангел, который...
