Впервые Раймон женился по любви и впервые я видел его таким сияющим и счастливым. Казалось, все неприятности отошли прочь, и только Английский Лев свирепо скалился из темноты, сгущающейся вокруг нашей родной Тулузы, да со стороны Парижа тянулись черные тучи ненависти. Все это время я занимался ревизией укрепления крепостей и дополнительным набором и подготовкой воинов в отряды.
Время от времени, переезжая из одной крепости в другую, я встречал на дорогах разодетых в пурпур и золото католических священников, епископов, путешествующих в дорогих каретах и на специальных носилках с балдахинами. Из-за расшитых золотыми и серебряными нитками занавесок они смотрели на окружающий мир, проповедуя смирение, кротость и бедность. Было смешно и нелепо слышать, как эти чванливые и не привыкшие к работе люди рассказывали о Христе, который ходил по земле босым и нищим.
Пару раз я встречал Ричарда, не собирающегося, по всей видимости, покидать наших благословенных земель даже после кончины сестры. С досадой и разочарованием следил он за укреплением крепости Табор, куда я приехал за неделю до этого с инспекцией и артелью каменщиков, посланных хозяевам замка моим господином.
Я думал, что нам уже никогда не удастся избавиться от проклятого крестоносца, но в том же году он неожиданно погиб во время осады замка Шалю, принадлежащего его бывшему вассалу Аймерику виконту Лиможскому, посмевшему скрыть от жадного взора Ричарда, якобы принадлежащую ему драгоценность.
Уж не знаю, действительно ли Аймерик скрывал за стенами своего замка Святой Грааль, или речь шла о какой-то другой реликвии. Насколько мне известно, под стенами Шалю Ричард нашел бесславную смерть.
В 1203 году случилось то, чего давно следовало ожидать, мессен Госелин, катарский патриарх в Аквитании, пришел во владения Пьера-Роже в Фуа и привел с собой несколько сотен Совершенных и множество Верующих. Для них был устроен открытый диспут с целью принять решение, как Церковь Любви будет встречать военных представителей католической церкви, случись им прийти с оружием и стенобитными машинами.
Было решено обратиться с просьбой к мадонне Эсклармонде и ее вассалу Раймону из Перельи разрешить использовать в качестве последнего пристанища для катар самую укрепленную крепость – замок Монсегюр. Деньги на укрепление стен Монсегюра давал Раймон Тулузский.
К тому времени епископиня катар Эсклармонда из рода Фуа овдовела, ее супруг – виконт Жордан, сюзерен Гаскони, почил с миром, составив перед смертью завещание в пользу любимой жены. Но, вопреки всеобщему мнению, Эсклармонда оставила благословенную Гасконь, где все напоминало ей о ее рыцаре, и переселилась во владения брата Раймона-Роже в крепость Памьер. Об этой крепости вскоре стали говорить как о мистической метрополии Романии.
Сюда стекались многочисленные паломники, постоянно устраивались встречи и философские диспуты. Представители разных церквей приходили к вдовствующей виконтессе с тем, чтобы вместе разбирать старинные тексты, восхищаясь мудростью Платона и Аристотеля.
Несколько раз я сопровождал графа в резиденцию Эсклармонды, откуда он уходил либо окрыленный и полный сил и желания продолжать строить новые университеты и семинарии, либо отягощенный думами о будущем своей родной Тулузы.
В 1207 году в крепости Памьер вновь ждали представителей господствующей католической церкви, с которыми Эсклармонда рассчитывала найти точки соприкосновения и по возможности приостановить неизбежную войну. Но все снова остались при своем – катары остались катарами, а католики – католиками. Зато моего графа, как явного пособника еретиков, вновь отлучили от церкви, а на его земли наложили интердикт.
Приговор был подписан Петром из Кастельно и утвержден Папой, который не придумал ничего лучшего, как направить всем тулузским баронам предложение немедленно изгнать опального и проклятого Раймона, с тем чтобы разделить его богатые земли между собой.
Это щедрое предложение также не было принято, более того, рыцарство посчитало себя оскорбленным и только еще плотнее сомкнуло свои ряды вокруг Раймона. Опальное графство готовилось к войне.
Я получил приказ Раймона утроить против обычного состав работников, укрепляющих стены городов, на все это, он, не скупясь, велел своему казначею выдавать столько денег, сколько будет нужно, без дополнительных проверок и проволочек. В том случае, если кто-нибудь из его вассалов – владельцев замков – не имел достаточных средств для укрепления стен и защиты людей, Раймон распорядился оплачивать эти издержки из казны Тулузы, не беря долговые расписки и не требуя возвраты долга в дальнейшем.
Повсеместно мы закупали броню и оружие, собирали продовольствие на случай длительной осады. Одновременно с тем Раймон вел переговоры с папскими легатами, уверяя их в своей преданности и выражая желание принять все условия церкви. Неоднократно во время этих диспутов и частных встреч его – рыцаря ордена Иоаннитов – открыто называли трусом, предателем и проклятым клятвопреступником, и ни разу Раймон Тулузский не потребовал удовлетворения своих оскорблений, не вызвал никого на бой.
Он принимал грубость и хулу, улыбаясь и кланяясь. Спрашивал совета и унижался, унижался и еще раз унижался, выгадывая время, необходимое для подготовки городов и крепостей к осаде.
И надо же, чтобы именно в то время, когда благородный граф Раймон молил о пощаде жестокосердных церковников, посланник Папы, отлучивший тулузского графа, Петр из Кастельно вдруг погиб от рук неизвестного.
С этого дня во всех церквях Запада ежедневно стала проходить троекратная церемония отлучения тулузского графства от церкви «колоколом, книгой и свечой». На все земли, принадлежащие Тулузе, равно как и оскверненные присутствием на них отлученных, налагался интердикт.
Все вассалы Раймона Шестого получали папское разрешение разорвать клятву, связывавшую их с опальным сюзереном. В противном случае отлучение грозило и им.
Крест тулузского графа
Открыто началась подготовка к Четвертому Крестовому походу – походу против Тулузы. Короли Франции и Англии заключили временный мир и объединили свои силы против юга.
– Что обещает его святейшество рекрутам? – спросил обессиленный Раймон своего посланца, только что прибывшего из Парижа.
– «Каждый, каким бы великим грешником он ни был, может избежать адских мучений, если отправится воевать с еретиками!» – без запинки процитировал гонец слова понтифика. – Это кричат на улицах городов, постоянно повторяют в церквах.
– Отправится воевать и только? Но на таких условиях новобранцы могут принять крест утром, а к обеду отринуть его. Если дело в том, чтобы только пойти, это еще не так страшно.
– Они говорят, что нужно пробыть воином Христовым сорок дней. Сорок дней – и тогда все грехи простятся и можно будет забрать себе все имущество еретиков, – с грустью в голосе ответил посланец.
– В таком случае, нам следует готовиться ко всему. – Раймон казался измученным и постаревшим. Мне было жалко его, но что я мог сделать? Что вообще может один человек? Мне тогда исполнился шестьдесят один год, а Раймону – пятьдесят один. Мы все еще любили женщин, пили вино и иногда даже выходили помериться силами на турнирах, но, Боже мой, так много еще нужно было сделать, так много, что на все у нас не хватало ни сил, ни времени.
