Но в последний момент Господь послал долгожданный дождь.
Казалось бы, Термэ спасся, но не тут-то было: дождь принес несчастье, в городе начались болезни и смерти. Напуганные горожане пытались выбраться из зараженного города. Но эти вылазки были замечены крестоносцами, которые перебили пытающихся покинуть город через потаенные ходы людей и проникли за стены. Так был взят Термэ.
Снова запылали костры. Хозяин города был замурован в подвале собственного замка.
Тем временем я получил вести от своего сына из Сен-Жиле, где вновь был собран Собор по делу Раймона. Андре писал мне, что поскольку тулузский граф добровольно отрекся от ереси и, приняв крест, выступил в Христовом воинстве против еретиков, папские легаты не посмеют более мучить его и снимают все или почти все обвинения.
Но мой наивный сын оказался не прав. И в ответ на смиренные просьбы Раймона снять с него хотя бы обвинение в убийстве Петра из Кастельно, его спросили, есть ли еще на его земле хотя бы один еретик.
Раймон был вынужден признать, что еретики в Тулузском графстве еще есть. Большая часть подданных Раймона не принадлежала к официальной церкви, и отрицать это было бы сложно.
«А клялись ли вы в том, что уничтожите еретиков?» – спросили его.
«Да, клялся», – вновь был вынужден признать Раймон.
«Но если вы признаете, что клялись уничтожить еретиков, но соглашаетесь с тем, что еретики в Тулузе есть, следовательно, вы не выполнили своей клятвы. Вы клятвопреступник, граф, а клятвопреступник может быть и убийцей!»
Я не был на этом Соборе, что было неплохо, так как я мог бы и накинуться на легатов с одним острым и увесистым аргументом в виде меча. Раймон же, не скрываясь и не пытаясь что-либо возражать, горько заплакал. Об этом мне написал мой Андре, и я не склонен подвергать его слова сомнению.
Месяцем позже я случайно встретился с сыном в замке Монсегюр, куда мы привезли провиант, деньги и оружие.
По словам Андре, из-за этого похода, смерти любимого племянника и бесчестности противника, с которым нельзя было ни о чем договориться, Раймон по-настоящему сдал.
Он то заговаривал о смерти, грозя покончить с собой, то вдруг ни с того ни с сего начинал опасаться, как бы ему не подали яда. При этом он то впадал в ревностное и неистовое благочестие, то требовал к себе девок, пьянствовал и заставлял свою свиту и гостей орать вместе с ним солдатские песни.
Казалось, Раймон разуверился в собственных силах и способностях что-либо сделать для своего графства, как вдруг Папа Иннокентий Третий сам подтвердил его приверженность к католичеству, сняв с графства церковное проклятие.
Должно быть, очумев от радости, Раймон тут же устроил роскошный пир, на который было приглашено множество участвующих в крестовом походе благородных сеньоров. В благодарность за снятие обвинений в ереси он тут же повелел своему казначею отправить в Сен-Жиль достаточно приличную сумму денег, чтобы отреставрировать собор.
Признаться, я до сих пор не могу с точностью сказать, катаром был мой господин или добрым христианином, так как помогал он и тем и другим. Но одно можно утверждать со всей определенностью – он терпеть не мог, когда дом Бога выглядел не должным образом, и всегда помогал терпящим нужду приходам.
Иннокентию Третьему, в благодарность за то, что тот спас его от козней легатов, Раймон приготовил роскошный и изящный подарок – расшитый каменьями плащ и прекрасного коня, равного которому невозможно было найти во Франции, Англии и Каталонии вместе взятых. В порыве восторга и признательности граф снял с пальца перстень и, положив его на плащ, с теплотой посмотрел на стоящего перед ним пилигрима, который должен был отправиться в Рим.
– Передай этот скромный дар его святейшеству Папе от вечно преданного ему раба божьего Раймона, – сказал он, весело рассмеявшись и не замечая, как заблестели глаза посланца и с какой жадностью он посмотрел на драгоценные дары.
Непостижимо. Но в этот раз Раймона сгубила его же щедрость, так как Папа и его кардиналы восприняли подарок графа как знак явного издевательства. Позже я узнал об этом из доверенного источника.
– Мне говорят, что графство Тулузское в развалинах, что нет семьи, не потерявшей хотя бы одного родственника, что защитники крепостей умирают от голода, а Раймон Шестой сделался бесприютным, словно осенний ветер? Но что вижу я? Он богат, как царь Мидас! Осажденная Тулуза шлет королевские подарки, словно издевается над нами! Мы рассчитывали увидеть Раймона в рубище, а он счастлив и богат! Он издевается над Римом и самим Крестовым походом!
В том же 1210 году капитул с невиданной до этого помпой сопроводил Раймона в Рим, и я на какое-то время потерял его из виду.
Новый Собор – новые унижения
Несколько месяцев я не видел Раймона, в графстве Тулузском шел период двоевластия, то есть официально Рим принудил тулузских дворян признать своим новым сюзереном Симона де Монфора и аббата Сито, но на практике никто и не думал подчиняться их приказам. Так что бедолага Монфор везде и всюду встречал одни только пни да колдобины. Пути его не были прямы и покойны. Если ему не хватало денег, в банках также заканчивались деньги, если он хотел учинить проверки какой-либо из крепостей, его пускали не далее порога или там срочным порядком заводилась какая-нибудь злобная хворь, от которой следовало спасаться, а не лезть на рожон.
Симон передвигался по некогда веселому и беззаботному графству, точно по густому лесу, прорубая себе дорогу огнем и мечом.
Правда, надо отдать ему должное, бедняга Симон продолжал завоевывать крепости, и часто ему это удавалось. Несколько раз он бился и за мятежную Тулузу, которая, точно строптивая девка, выданная замуж за нелюбимого, отбивалась от него, не желая смириться со своим положением. В результате этих постоянных осад де Монфор, наверное, настолько устал постоянно размещать лагерь, думать о стенобитных машинах, катапультах и прочей технике, которую было негде держать, что в один не самый веселый денек он решил выстроить замок напротив ворот Тулузы, где и подготавливал свои атаки.
Несколько раз мои ребята наведывались на строительство, убивая мастеров и разрушая все, что удавалось разрушить. Должен признаться, что эти меры не испугали де Монфора, который сделал для себя вывод, что для защиты строительства ему придется привести под стены Тулузы дополнительные силы пилигримов.
Меж тем не прошло и пяти месяцев с последнего Собора в Сен-Жиле, как легаты организовали новый Собор, призванный лишить нашего графа всякой власти и наследственных прав.
Будучи извещенным заранее, я выбрался в Сен-Жиль и примкнул к свите моего сеньора. Слава Богу, Андре был при нем. За те несколько месяцев, которые я не видел сына, он добился немалых почестей и славы. Андре женился, взяв за себя одну из придворных дам виконтов Каркассона, прелестную донну Эрменгарду из рода де Пьерфон, отца которой он вызволил из каркассонской тюрьмы. Невестка сразу же понравилась мне, так как своей хрупкостью и черными, точно смоль, волосами напомнила несравненную Глорию из замка LaRosedegloire. Раймон также заметил это сходство, по поводу которого он не переставал отбрасывать едкие шуточки, особо упирая на то, что это он упросил каркассонского рыцаря отдать свою дочь за моего Андре.
