Лим не отличался уважением к старшим и культуре быта. Он прошел в покои хозяина, расталкивая слуг, словно это был его дом, а слуги – навязчивая свора собак, выбежавших ему навстречу. Руки гонца были заняты. Говорить с прислугой он считал ниже своего достоинства и потому просто раздавал челяди пинки направо и налево.
– И что на этот раз? – лениво проговорил Мо Ши недовольным тоном.
Лим ему не ответил. Он бросил перед хозяином ковер, который, развернувшись, открыл безжизненное тело женщины. Это была Лина. Ее волосы спутались, а к одежде прилипли влажные опавшие листья. Вся она была перемазана грязью и запекшейся кровью.
Мо Ши с интересом разглядывал ее. Потом с трудом поднялся с ложа:
– Вот как… А мои собачки?
– Те, что не разбежались, лежали с ней в одной яме, – хриплым голосом ответил Лим.
– М-да… – Мо Ши на какое-то время задумался. – Ты испачкал ковер, – наконец сказал он.
Гонец поднял на хозяина полные холодной злости глаза. Мо Ши улыбнулся:
– Но это еще послужит нам.
Лим не понял, о чем говорит хозяин, его взгляд приковывало мертвое тело, распростертое у ног.
– Уноси ее отсюда – и сразу отдыхать, – велел Мо Ши. – Тебе предстоит долгий путь.
Мужчина опустился на колено и легко поднял девушку. Полузавернутая в ковер, она повисла, как огромная нелепая кукла.
Через полчаса после того, как Мо Ши закончил отдавать гонцам распоряжения, он вызвал к себе слуг:
– Почему в мои покои любой может войти без доклада?! Черви! Ваши беззубые рты способны лишь поглощать пищу и шептать оправдания!
Старик с горечью подумал, что опять придется обучать новых слуг, а ведь еще не все тюки распакованы. Эти слуги уже были обречены. Вечно с этим Лимом столько хлопот. Но на него можно рассчитывать. А Сулейман... Судя по тому, что ни одна из белых голубок не вернулась в свое гнездо, ему нечем было порадовать своего господина.
* * *
Белесые вершины пологих гор упирались в яркую синеву неба. Круторогие бараны поднимались все выше и выше. Они казались маленькими точками на огромном теле горного хребта. Пестрая ленточка переливалась на солнце, словно солнечные зайчики играли на заснеженных камнях. Она лежала прямо на пути баранов, поднимающихся по крутому склону. В этой полоске острым взглядом охотника старик узнал снежного барса, застывшего перед прыжком.
– Посмотри, Мариам, видишь, ирбис поджидает свою добычу! – Старик вглядывался в едва различимые штрихи.
Мариам покачала головой и понесла кувшин с водой в саклю. Ей нужно было напечь лепешки к ужину.
Старик и дальше бы продолжил с интересом наблюдать за охотой большой кошки, если бы его внимание не привлек другой звук. К подножию горы приближался отряд из пяти человек. Они были в пропыленных черных одеждах, а их лица укрывали темные платки.
– Мариам! – окликнул старик жену. – Ты бы схоронилась, от беды подальше...
Мариам выглянула из сакли и только махнула рукой. Ага-Аслан, так звали хозяина сакли, не стал ее больше убеждать. Усмехнувшись, он подумал: «Легче осла свернуть с дороги домой, чем старую жену выманить из дома».
Всадники тем не менее приближались, и Ага-Аслан набил трубку табаком. Он смотрел на горы и синеву высокого неба и ждал.
– Ага-Аслан! – вежливо обратился к нему всадник с укрытым платком лицом. – Мне нужна твоя помощь, и я щедро заплачу тебе за нее.
– В моем доме не отказывают в помощи тому, кто в ней нуждается, и не требуют платы за нее, – ответил Ага-Аслан.
– Что ж, – сказал всадник, удерживая разгоряченного коня на месте, – тогда помоги даром, а деньги возьмешь, если в них все же будет нужда.
И он бросил тяжелый кошель, в котором звякнули монеты, на солому рядом с саклей.
– Через час или два сюда приедет отряд из одиннадцати человек. С ними нежить – один вампир и колдунья. Эти люди не знают обычаев гор, они жители равнины. Я хочу, чтобы в воду, которую им поднесут в этом доме, ты влил вот это... – И всадник кивнул одному из воинов.
Тот спешился и, подойдя к Аге-Аслану, поставил у его ног медный кувшин с древними письменами на потускневших боках.
Ага-Аслан слушал молча. Он не проронил ни слова и только пыхтел своей трубкой.
Приняв его молчание за согласие, всадник продолжал:
– Как только они уснут, ты выпустишь голубя.
Он жестом приказал второму воину подойти к старику. Воин спешился и поднес к Аге-Аслану клетку, в которой сидела белоснежная голубка.
– Я буду находиться поблизости и увижу твой знак, – продолжал черный всадник.
Ага-Аслан не проронил ни слова.
– Ты понял меня, старик? – повысил тон командир отряда.
– Я понял тебя, путник, – спокойно отвечал Ага-Аслан.
– Хорошо! Сделаешь, как я сказал, – станешь богатым, а нет... – Всадник рукой указал в сторону сакли: – Ты и кто там еще у тебя есть пойдете на корм шакалам.
– Не беспокойся, – отвечал старик. – Я же сказал: в моем доме никогда не отказывают путнику в помощи. Ни в хлебе, ни в воде, ни в указании пути...
– Ты, видимо, впадаешь в маразм, старик, – усмехнулся всадник. – Мне не нужно ни одно, ни другое, ни третье.
Ага-Аслан ясным прямым взглядом посмотрел ему в лицо, скрытое тенью и темным платком:
– Ты собираешься подняться к пещерам?
– Я знаю свою дорогу, старик.
– Горы изменчивы, – проговорил Ага-Аслан. – Прошедшие дожди вызвали сель, и он засыпал тропу к пещерам.
Всадник задумался, а Ага-Аслан встал, поднял с соломы тяжелый кошель, взвесил его на сухой ладони и продолжил:
– Ты можешь подняться второй тропой. Она круче, но зато цела. Видишь – левее?
– Ну что ж, благодарю тебя, Ага-Аслан, – ответил всадник и направил коня к левой тропе, уходящей вверх.
– Не благодари, в этом доме указывают дорогу, не прося благодарности.
Всадник презрительно хмыкнул и, отъехав к указанной тропе, оглянулся и напомнил:
– Не забудь о голубе, старик.
– Не беспокойся, – отозвался Ага-Аслан, – я о нем не забуду.
Всадники исчезли в зарослях акации, и суровая Мариам выглянула из сакли:
– Кто были эти люди?
– Мариам, поставь выпекаться лепешку и, как только она будет готова, скажи об этом мне, – приказал Ага-Аслан жене. – Иди и не теряй ни минуты.
Мариам не стала спорить. Она сразу же выполнила приказание мужа. Тесто пропитывалось теплом, а отряд черных всадников тем временем поднимался все выше по узкой тропе. Золотилась корочка, как молодая луна, и тропа сделалась уже. На лепешке зарыжели пятна, из-под копыт коня передового всадника сорвался камушек и покатился по склону.
