— Кто-кто, простите? — как из небытия вдруг вынырнул Дмитрий.
— Егор Николаевич… Шеффер! Неужто не слыхали про такого? Ну как же! Доктор, у нас в компании на службе состоял лет семь назад. Как же вы не слышали о нем, милейший Дмитрий Сергеевич? Неужели в будущем исчезнет это славное имя со страниц истории? Ведь он же у короля Куваев, северного острова Сандвичева архипелага, присягу на присоединение к Российской империи принял! Да крепость Елизавета там основал! Еще года два-три назад об этом русском форте все европейские и английские газеты писали. Шум был большой… Не слышали разве? Говорят, поболе крепости Росс получилась да каменная! Неужели не слышали?
Дмитрий во все глаза смотрел на Рылеева. Рылеев тоже не спускал с него испытующего взгляда, как бы ожидая, что вот сейчас Дмитрий тряхнет головой, улыбнется и скажет: «Да, конечно, как же, слышал про славные дела героя нашего!» Но Дмитрий в недоумении взирал на Рылеева. Изумление его было неподдельным.
— Так как же… Кондратий Федорович? Ведь вы же сами говорили, что Резанов мечтал именно об этом? Как же Россия умудрилась лишиться того, к чему стремилась?
— По извечному своему головотяпству, Дмитрий Сергеевич. У нас ведь как — пока идея светлая через все чиновничьи лбы наверх доползет, от нее не то что света, а искры не останется!
Рылеев вдруг резко повернулся и внимательно посмотрел на Дмитрия. Было видно, что его осенила какая-то мысль, и сейчас он раздумывал, доверить ли ее. Дмитрий, в свою очередь, во все глаза смотрел на Рылеева.
— Дмитрий Сергеевич, вы все время повторяли фразу: «Неужели нельзя ничего изменить?» Так вот я вам скажу, мой милый друг, если и можно что-то изменить, так тогда, в тысяча восемьсот пятнадцатом году! Когда доктор Шеффер за Кувайи бился! Именно тогда у России был великий шанс! А сейчас уже поздно… Предупредить выступление военных мы не успеем. За ними стоят слишком могущественные силы, которые нам не подвластны. Единственное, что мы можем, это выйти на площадь, как того ожидают, но там молчаливым несогласием своим отказаться от кровопролития. И мы выйдем! Выйдем чтобы умереть. Мои товарищи знают об этом, они согласны, и прятаться за их спинами, а тем более убегать я не собираюсь. Нет уж, милостивый государь, увольте! Жизнь человеческая — что она есть? Миг! Только память и остается… Память да честь незапятнанная… Честь — она бессмертна!
Рылеев вновь отвернулся к окну. Дмитрий вдруг почувствовал какую-то страшную усталость. Он мельком взглянул на часы. «С ума сойти, сижу здесь почти два часа!» Больше всего ему сейчас хотелось поскорей закончить эту историю, в которую он попал по собственному идиотизму, и, главное, постараться сделать так, чтобы об этом никто не узнал. Хотя, как теперь понимал Дмитрий, это было невозможно. Скорей всего, его уже засекли, и завтра он будет отдуваться перед Синициным.
Какой же он самонадеянный болван! Это просто в голове не укладывается. Ну хотя бы с Марго посоветовался. Может быть, пока он обговаривал бы с ней план своих действий, для него самого стала бы очевидна ошибка, которую он совершает. Что он пытался доказать? Осел! Марго бы уж точно ему на это указала!
Дмитрий встал.
— Благодарю вас, Кондратий Федорович, за откровение. Мне, право, страшно неудобно, что я побеспокоил вас…
— Да полноте, друг мой! Я же понимаю, что вы из лучших побуждений! Вы же хотели помочь, упредить, разобраться, не так ли? — Рылеев глядел на Дмитрия и улыбался ему с явной симпатией. — Повторяю, что я премного благодарен вам, сударь мой, за заботу. Можете считать меня вашим должником! Да, что же мы стоим, в самом деле? Давайте поднимемся в залу! Там все наши. Полагаю, вам будет интересно. К тому же, — глаза Рылеева вдруг засветились лукавством, — вы ведь, как я понимаю, временем располагаете?
Глава седьмая
Рождественские встречи
1788 год. Санкт-Петербург
К своему удивлению, Резанов нашел провинциальную псковскую жизнь с совершенно отличным от столичного ритмом очень даже успокоительной для его расшатанных нервов. Вдали от двора, вдали от неудержимого восхождения Платона Зубова к вершинам власти, которое для Резанова было все еще чувствительным и при том отдавалось вполне реальной ноющей болью в боку, он мог, наконец, забыться и посвятить освободившееся время размышлениям. Под сенью древних стен псковского Кремля, где он полюбил прогуливаться после обеда, Николай Петрович даже нашел некое единение со своей мятущейся душой.
Благодаря стараниям Державина Резанов получил довольно доходное место и вскоре оказался в центре внимания местного дворянства. За ним утвердилось мнение как за «малым с крепкими связями в столице», который «далеко пойдет». С работой Резанов справлялся отменно. Внедрив военную дисциплину, от которой он еще не успел отвыкнуть, Николай Петрович умудрился всего за несколько месяцев разобрать завалы копившихся годами прошений, тяжб и писем. Начальству это понравилось, коллегам не очень. Но поскольку странное назначение его на эту должность прямым переводом из столицы, из гвардейского полка, да еще с повышением в звании многим казалось непонятным, злые языки, подозревая в нем некоего тайного ревизора, помалкивали и лишь выжидающе присматривались.
В приглашениях от местной элиты на званые обеды, банкеты и балы недостатка не было. Николя, как обычно, на всех производил неизгладимое впечатление. На сильную половину — учтивостью, вниманием и умением более слушать, нежели говорить, а на женщин — полной противоположностью всего вышеперечисленного. В равной степени уделяя внимание и девицам на выданье, и матронам в возрасте, Резанов сразу становился центром внимания, занимая дам анекдотами то из столичной жизни, то из своего опыта пребывания в гвардейском полку. В карты Николя играл умеренно. «Проигрывая» немаленькие суммы всем достойным внимания чиновникам города Пскова, он рассчитывался на месте наличными и этим еще более располагал к себе. В общем, к тому времени, как Резанов засобирался на Рождество в Петербург проведать папеньку, за Николя прочно закрепилось звание жениха «номер один». На его сердце претендовали практически все первые красавицы города. По своему обыкновению Николя умудрился оставить всех с равной степенью надежды на успех, но и без особых, связывающих его обязательств.
По прибытии домой Николя ждал сюрприз. По правде говоря, слегка завороженный своими успехами в Пскове, Резанов подзабыл про памятную встречу с купцом Голиковым в Курске, которая косвенно послужила причиной его жизненных перемен. Каково же было его изумление, когда он вдруг застал проворного купца в гостях у Петра Гавриловича. Иван Иванович, как оказалось, знал старика Резанова еще со времен службы того в Иркутской судебной палате. Честнейший и порядочный Петр Гаврилович, снискав всеобщую любовь и уважение, и по сию пору оставался надежной гаванью для многих сибиряков, оказывавшихся по делам в столице. Николя это знал, но чтобы именно Голиков оказался в числе старинных знакомцев отца, показалось ему не просто удивительным, но даже каким-то мистическим перстом судьбы. Но это была только первая неожиданность!.
