— Андаты… ну, почти. Пленение андата — это как идеальное объяснение. Когда ты что-то понимаешь, а потом добавляешь свое… Погоди, сейчас найду слова получше. Тебе доводилось переводить письма? Например, передавать написанное на хайятском языке уроженцу Западных земель или Восточных островов?
— Нет, — ответила она. — Правда, однажды мне задавали перевести текст с языка Империи.
Семай прикрыл глаза. Сон уже затягивал, но поэт не хотел упускать момент.
— Это чем-то похоже. Когда ты переводишь, то делать выбор. Например, слово tilfa может означать «брать», «давать» или «обмениваться». Что именно, выбираешь ты сама в зависимости от того, как это слово использовано в оригинале. Вот почему у письма или стихотворения бывают разные переводы: можно выразить одно и то же разными способами. Пленить андата значит его описать. Описать мысль о нем, причем настолько хорошо, чтобы воссоздать его в другой форме и наделить собственной волей. Все равно что перевести торговый договор с гальтского, идеально сохранив все тонкости.
— Но это можно сделать по-разному, — возразила Идаан.
— Идеальных способов очень мало. И если пленение проводится неправильно… Жизнь для андатов противоестественна. Через любую неточность они ускользают, а поэта ждет кара. Обычно неприглядная смерть. Дать андату определение непросто. Скажем, Размягченный Камень. Что имеется в виду под камнем? Железо делают из камня, значит, оно тоже камень? Песок состоит из крошечных камешков. Это камень? Кости тверды как камень, но достаточно ли этого сходства, чтобы так их называть? Все это нужно уравновесить, чтобы пленение удалось. К счастью, в Империи создали формальные грамматики. Они очень точные.
— Ты его описываешь…
— А потом держишь описание в уме до самой смерти. Правда, твоя мысль умеет думать в ответ, что иногда утомляет.
— Это неприятно? — спросила Идаан, и что-то в ее голосе дрогнуло. Семай открыл глаза: Идаан смотрела сквозь него со странным выражением лица.
— Не понимаю, о чем ты.
— Ты должен таскать его на себе всю жизнь. Разве ты никогда не жалеешь, что был призван?
— Мне нравится моя работа. Да и с интересными женщинами легче познакомиться.
Идаан смерила его холодноватым взглядом и отвела глаза.
— Завидую. — Она вытащила свой халат из груды одежды на полу. Семай тоже сел. — Утром у меня встречи, надо привести себя в порядок. Лучше пойду сейчас.
— Если бы ты почаще со мной говорила, может, я бы реже тебя злил, — ласково упрекнул ее Семай.
Идаан развернулась к нему резко, как охотничья кошка, потом ее лицо смягчилось и погрустнело. Она приняла позу извинения.
— Я очень устала. У меня тоже есть груз, и я несу его не так смиренно, как ты. Я не хотела срывать на тебе злость.
— Зачем это все, Идаан-кя? Почему ты сюда приходишь? Вряд ли из любви ко мне.
— Ты хочешь, чтобы я перестала приходить?
— Нет. Не хочу. Но если таково будет твое решение, я не стану спорить.
— Я польщена, — ядовито процедила она.
— Тебе нужно, чтобы я тебе льстил?
Семаю уже не хотелось спать. В лице Идаан были боль, гнев и еще что-то неясное. Она молча встала на колени и засунула руку под кровать в поисках своих сапог. Семай взял ее за предплечье и вынудил встать. Казалось, что она вот-вот заговорит, что слова уже на полпути.
— Я готов просто делить с тобой постель. С самого начала я знал, что ты принадлежишь Адре, а я не смогу быть рядом с тобой, даже если бы ты этого хотела. Думаю, отчасти потому ты выбрала меня. Но я тепло к тебе отношусь и хочу быть твоим другом.
— Ты хочешь быть моим другом? — переспросила она. — Приятно слышать. Затащил меня в постель, а теперь снисходишь до дружбы?
— Точнее, это ты меня затащила, — поправил ее Семай. — Мне кажется, люди часто поступают так же, не заботясь о чувствах другого. Даже желая ему зла. Да, мы повели себя не совсем обычно: как я понимаю, сначала люди разговаривают и только потом прыгают в постель. В некотором смысле это значит, что к моим словам надо отнестись серьезно.
Она отстранилась и приняла позу вопроса.
— Ты знаешь, что я говорю это все не для того, чтобы залезть к тебе под подол, — сказал он. — Если я предлагаю тебя выслушать, я говорю правду. Ничего нового мне это не даст.
Идаан вздохнула и села на кровать. Свет единственной свечи отбрасывал на девушку оранжевые сполохи.
— Ты любишь меня, Семай-кя?
Семай глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Вот они, ворота в ее мысли и страхи. За ними ждет все, что привело ее к нему в постель. Остается сказать лишь одну немудреную ложь, которую тысячи мужчин произносили с куда меньшим основанием.
Семаю очень хотелось поступить так же.
— Идаан-кя, — вздохнул он. — Я тебя не знаю.
К его удивлению, она улыбнулась. Надела сапоги, не заботясь о завязках, наклонилась к нему и поцеловала. Потом погладила его по щекам и тихо сказала:
— Тебе же лучше, что не знаешь.
Оба прошли по коридору молча. Ставни на ночь закрыли, воздух был душным и спертым. Семай проводил ее до двери, потом вышел на улицу, сел на лестницу и долго смотрел, как Идаан исчезает среди деревьев. Пели сверчки; луна все так же заливала ночь голубым светом. Над прудами и бассейнами слышался писк летучих мышей. Хлопали крыльями совы.
— Тебе пора спать, — раздался голос сзади, точно гравий прошуршал.
— Пожалуй.
— На рассвете встреча с резчиками.
— Верно.
Размягченный Камень шагнул вперед и присел на ступеньку рядом. Массивное тело приподнялось и опустилось от выразительного вздоха.
— Она не говорит мне всей правды, — сказал Семай.
— Возможно, ей просто нравятся двое разных мужчин, — предположил андат. — Бывает… С тобой она не в состоянии связать судьбу. А с тем…
— Нет, — медленно, подбирая слова, произнес Семай. — Ей нравлюсь не я. Не совсем я.
— Быть может, ей льстит твое отношение. Я слышал, что это важно.
— Ее привлекаешь ты.
Андат повернул к нему улыбающееся лицо.
— Со мной такое в первый раз! Я не собирался заводить любовниц. Что теперь делать?
— Не в этом смысле, — отмахнулся Семай. — Я нужен ей из-за тебя. Потому что я поэт. Иначе бы ее здесь не было.
— Это обидно?
На руку Семаю села мошка. От крошечных крылышек стало щекотно. Поэт пристально вгляделся в насекомое: мелкая серая живность, которая даже не подозревает, что может погибнуть… Он сдул мошку в темноту. Андат молча ждал.
— Как ни странно, нет, — наконец произнес Семай.
— Так научись.
