— Так они отрабатывают создание боевых плетений по семь лет! — вполголоса пробормотала я. И, покосившись на догорающую печать, добавила: — А у меня — какие-то жалкие куски нитей! Ну, ничего… Пара месяцев тренировки — и я буду втыкать перемычки за пять. Если не быстрее…
…Поднявшись в трапезную, я уселась на свое место, кинула взгляд на пустующее кресло отца… и почувствовала, что к глазам подступают слезы…
— Что, больно, ваша милость? — на губах Нашта играла презрительная улыбка. — Небось, проклинаете тот день, когда вам в голову пришла идея научиться мечевому бою? И правильно делаете! Не дело женщине махать железом. Вам надо сидеть в своей светлице и вышивать мужу рубашки. Или с утра до вечера стоять на надвратной башне и, глядя на дорогу, промокать уголком платочка текущие по лицу слезы. Ибо война — удел мужчин, а не сопливых девиц! Сомневаетесь? Зря! Вашему противнику нет дела до ваших чувств. Ему плевать, что вы устали на многочасовом марше, натерли ноги новыми сапогами, умираете от жажды или от желания отойти по нужде. Любая ваша слабость будет обязательно использована против вас. Вы подвернули ногу? Здорово! Ваш противник атакует вас именно тогда, когда вы перенесете на нее вес своего тела. У вас вспотело лицо и стекающие по лбу капельки пота разъедают глаза? Отлично! Он ударит именно тогда, когда вы поднимете руку, чтобы вытереть лоб, или когда моргнете. На ваших глазах убили вашего друга? Замечательно! Первая же мысль о нем окажется для вас последней. Ибо единственное, чего ждет ваш противник, — это любой возможности нанести вам смертельный удар. Удар, который отправит вас во Тьму, а ему подарит жизнь. Вы готовы потерять жизнь по своей глупости? Что? Великодушие? Законы чести? Справедливость? Забудьте эти слова, ваша милость! Враг не протянет вам руку, чтобы помочь встать. Не даст ни мгновения передышки, почувствовав, что вы устали. И ни за что не предоставит вам второго шанса на атаку. «Убей — и выживешь сам» — вот единственный закон войны. Если вы хотите выжить и сохранить жизни своих близких, то выбросьте из головы все, что мешает вам видеть слабости своего врага. Станьте бездушным придатком к своему мечу. Ловите противника на ошибках. Бейте его в спину. Во время падения. Тогда, когда он утирает пот, стекающий со лба. Используйте любое преимущество, которое сможете найти, и убивайте, убивайте, убивайте. Только тогда у вас появится шанс выжить… Повторю еще раз: война — это не дуэль. И к этому надо быть готовым уже сейчас…
Я решила готовиться к своей маленькой войне в собственных покоях. Так, как когда-то советовал старый Нашт. И, потребовав, чтобы мне приносили еду прямо в спальню, решительно вышла из трапезной.
…Следующие несколько дней я загоняла свои чувства куда подальше и экспериментировала с последовательностью постановки перемычек. Решив добиться абсолютного спокойствия и максимально возможной скорости замыкания контуров Костра силы. Ежедневные медитации сделали свое дело — на девятый день после отъезда Лагара я перестала реагировать на портрет отца, висящий в моей гостиной, и научилась замыкать контур за восемь ударов сердца.
Правда, амулеты я больше не жгла — своих ритуалистов у нас не было, а закупать их в городе было слишком дорого. Впрочем, то, что тренироваться приходилось на копии плетения, собственноручно созданной из нитей жизни, меня нисколько не расстраивало — создание перемычек постепенно превращалось в привычку. А правильные привычки, по мнению старого Нашта, здорово повышали шансы на выживание.
Еще через день я попробовала создать контур не на одиночном амулете, а в связке с пятью другими. И как-то отстраненно заметила, что выделять в клубке разноцветных линий нужные мне участки неимоверно сложно. Впрочем, стоило добавить к тренировкам двухчасовые медитации, во время которых я старалась не только концентрироваться на образе незаконченного контура, но и вращать его перед мысленным взором, как дело пошло на лад. И мне стало удаваться вывешивать перемычки в самых перепутанных плетениях…
Еще через три дня я смогла совершенно спокойно зайти в кабинет отца, высыпать на его стол кучу амулетов и двадцать раз подряд замкнуть нужный контур. При этом ни разу не промахнувшись. Поэтому к вечеру того же дня я решила прервать свое добровольное заточение и отправилась проверять посты.
…Услышав звук моих шагов, десятник Митр прекратил распекать часового, стоящего у зубца надвратной башни и, повернувшись ко мне, почему-то вытаращил глаза. Мысль о том, что за полторы недели отсутствия брата я не взяла на себя ни одну из его обязанностей, скользнула где-то по самому краю сознания. И не вызвала во мне никаких эмоций. Тем временем опомнившийся десятник приложил к сердцу правый кулак и склонил голову, демонстрируя мне свои верноподданнические чувства. Я на мгновение прикрыла глаза, показывая, что не собираюсь ему мешать, и сразу же перешла на истинное зрение.
Четыре из пяти перемычек, требующихся для создания печати Костра силы, встали на свои места за восемь ударов сердца. Амулет часового «сдался» через девять…
— Я могу вам чем-то помочь, ваша милость? — увидев, что я стою на месте и не шевелюсь, встревоженно спросил десятник. Видимо, решив, что мне нехорошо.
Я помотала головой и, закончив расплетать перемычки, неторопливо двинулась к правой угловой башне.
…«Разобравшись» с амулетами Великой защиты на каждом из часовых, я кинула взгляд на безлюдную дорогу, потом перевела его на Колокольную башню, и… отправилась в свои покои. Решив, что «реальные» клубки плетений почти ничем не отличаются от тренировочных. И что особой необходимости носиться по замку у меня нет.
На лица попадавшейся по дороге челяди я не смотрела. Однако не заметить того, что большинство вассалов от меня шарахаются, я не смогла. И, зайдя в донжон, сразу же свернула направо. Решив посмотреть на себя в большое зеркало, висящее рядом с парадной лестницей, ведущей к отцовским покоям.
Подхватив со стены чадящий факел, я подошла к темной матовой поверхности и… онемела: на месте моих ожогов поблескивала гладкая белая кожа!
«Этого не может быть…» — отстраненно подумала я, неторопливо перешла на истинное зрение и… еле устояла на ногах: судя по наполненности печатей Гармонизации, Великого восстановления и Великой жизни, за время моего добровольного заточения скорость восполнения выросла как минимум вдвое!
«Гериельт Мудрый был совершенно прав!» — холодно подумала я. И, развернувшись на месте, двинулась к лестнице, ведущей в мои покои.
Однако подняться в спальню и попросить Ойру пригласить эрра Маалуса, чтобы продемонстрировать начавшиеся во мне изменения, я не успела: громыхнула выбитая плечом дверь, и в донжон влетел начальник замковой стражи.
Увидев свет от горящего факела, он вгляделся в мое лицо и, вытянувшись в струнку, мрачно сообщил:
— Ваша милость… Там привезли… э-э-э… тело вашего отца…
Услышав громкий всхлип, разнесшийся по родовой усыпальнице, я даже не поморщилась. И, прикоснувшись пальцами к отцовскому плечу, перевела взгляд на стоящего в шаге от меня каменотеса.
Короткий кивок, и мрачный, как грозовая туча, мужчина с трудом поднял с пола тяжеленную крышку.
