— Он что, с ума сошел?
— Не знаю! Ромка на меня наехал, дескать, мы авантюру затеяли, чтоб его отца ограбить. Он думает, это мы с него деньги трясем, стервец. Хочет на месте разобраться. Я не могу ему запретить! Он отпуск взял… Ну не посылать же его одного! Без меня таких дел наворотит — не расхлебать.
Рассохин выругался: в самом деле, препятствовать сыну искать отца было невозможно и преступно, тем более в такой щекотливой ситуации, когда получается, что полковника в тайгу посылал он. А тут еще требует продать единственное жилье.
— Может, он сам придумал авантюру? Чтоб дача жене не досталась?
— Да ей еще сидеть семь месяцев!.. Ну, что будем делать, Стас? Ехать-то все равно надо, раз собрались, деньги Колюжного потратили, назад пути нет…
— А как же работа, экзамены у студентов? Не отпустят же!
— Я заболею. Будто бы. С медициной Сашенька все уладила, бюллетень на руках. Хочешь, диагноз зачитаю? Гастро… эндо… Нет, погоди…
— Плевать на диагноз, выезжай, — согласился Рассохин, полагая, что на машине с прицепом пилить из Москвы они будут дня четыре, а то и пять, — за это время можно сходить на лодке до Красной Прорвы.
— Одно утешает: если Галицын вчера звонил, то жив, — заключил Бурнашев. — А то еще труп на нас повесят!
— Тьфу-тьфу-тьфу!
— Ты плюйся и слушай дальше, — продолжал тот. — В общем, Стас, ты меня извини… Но я приеду не один. То есть не вдвоем с Ромкой, а втроем.
— Кто еще?
— Сашенька!.. Понимаешь, не могу отказать!
— Ты еще тещу возьми! — не сдержался Рассохин и поймал себя за язык, вспомнив, что сам-то уже пообещал Лизе…
— Теща останется с дочкой, — серьезно ответил Бурнашев. — Согласилась на два месяца… Сашенька у нас вместо повара будет. Знаешь как готовит? Особенно рыбу! Я за эту женитьбу на семь килограммов поправился.
— Ты что, на пикник собрался? — успел крикнуть Стас, и связь прервалась.
С минуту Рассохин тупо глядел перед собой и, не желая перезванивать, старался осмыслить все услышанное и понял единственное — ситуация выходила из-под контроля и управлять ею становилось невозможно.
Послонявшись по поселку с рюкзаком, он наткнулся на ресторан, вдруг ощутил голод и вспомнил, что последний раз ел вчера утром в самолете. Стас позавтракал ухой из запретной нельмы и потом еще два часа бродил знакомыми улицами — сокращал разницу во времени, чтобы не будить Лизу. И когда позвонил, оказалось, она не спала всю ночь, ждала его звонка.
— Я выезжаю к тебе в Усть-Карагач, — с ходу заявила Лиза. — Сегодня куплю билет на самолет.
— Вы что, сговорились? — возмущенно изумился Рассохин. — Мы же с тобой условились! Ты ждешь команды…
— Я получила письмо от мамы! — выпалила она. — Вчера!.. Какая команда, Стас?
— От кого?!
— От мамы!.. Тоже сначала не поверила. Будто с того света… Но кажется, это писала она.
— Ты уверена? Ты помнишь ее почерк?
— Не помню, конечно. Только я сличила с мамиными конспектами, студенческими… Вроде похоже! Женская рука, это точно…
— И что она написала?
— Просит, чтоб приехала в Усть-Карагач! Мне кажется, судьба! И упустить шанс не имею права…
— Погоди про судьбу, Лиза, — более успокаивая себя, проговорил Рассохин. — Сама подумай: столько лет не объявлялась — и вдруг присылает письмо? Как только мы затеяли экспедицию!.. Здесь что-то не так! Нюхом чую!
— Это ведь должно было когда-нибудь случиться? — не хотела сдаваться она. — Независимо от вашей экспедиции. Если мама осталась жива?.. Я не зря стала видеть ее во сне! Во снах ведь приходят истины? В вещих.
— Она что, находится в Усть-Карагаче? Живет здесь? Обратный адрес есть?
— Из письма непонятно, где живет, и обратного адреса нет, но штамп почтового отделения в Усть-Карагаче. Отправлено всего неделю назад.
— Хорошо, приедешь, а где станешь искать ее?
— Я должна поселиться в местной гостинице. Мама пришлет за мной своего знакомого…
— Кого? Фамилия есть?
— Нет фамилии, написано — знакомого, хорошего человека.
— Как ты думаешь, к чему такие сложности, конспирация? Почему мама сама не может тебя встретить?
Лиза помедлила и призналась:
— Меня это тоже смущает… Всю ночь думала… А если это шанс? Единственная возможность? Может, она заболела? Не в состоянии сама встретить? Нет, я должна ехать! Как бы я к маме ни относилась, все равно должна увидеть ее, поговорить… Ты же понимаешь.
— Мне надо несколько дней, чтобы разобраться, что здесь происходит, — заявил Рассохин. — Разберусь и сразу позвоню. Тогда и приедешь.
— Ты все-таки думаешь, здесь какое-то мошенничество?
— Не знаю, но сомнений очень много. Галицын пропал, а тут еще письмо… В общем, буду звонить каждый день. Пока сиди в Питере!
— Я тебе верю. Стас, — не сразу сказала Лиза. — Ты мудрый. Только я опасаюсь…
— Чего?
— А если с тобой что-нибудь случится? Мне уже кажется, Карагач — страшное место…
— Со мной ничего не случится, — заверил он. — Без моего звонка ни шагу!
— За самовольство расстрел? — пошутила она.
Рассохин сел на ржавый остов садовой скамьи: если пришло письмо, значит, Женя Семенова жива, а выстрел — бред, болезненные видения, спровоцированные ревностью.
Хоть бы письмо оказалось настоящим! Может, надо было согласиться, чтобы Лиза приехала? Если она найдет свою мать… Нет, если он найдет Женю Семенову живой и здоровой, тогда все может быть иначе!
Рассохин прихлопнул дальнейшее развитие этой мысли, словно назойливого комара, и отправился домой к участковому, которого Галицын оставил в Усть-Карагаче доверенным лицом.
Пенсионного возраста капитан Гохман чистил сарай и более походил на фермера, чем на милиционера: десятка полтора разнокалиберных поросят визжало в отдельной загородке и где-то еще кричали гуси и орал петух. Искать пропавших людей ему было явно некогда, хорошо, хоть нашел время, не пожалел денег и позвонил за свой счет…
Поначалу участковый намеревался скоро отвязаться от назойливого гостя из Москвы, поэтому встретил неласково и, разговаривая, работы не прекращал. Про исчезновение Галицына ничего конкретного сказать не мог. Дескать, пришел к нему резвый полковник, сначала допытывался про Карагач и угрожал, дескать до пенсии не доработаешь, у меня в МВД связи. И вообще надо выяснить, как сын фашиста оказался в органах: Гохман по доброте душевной рассказал о своем происхождении, да и в этом тайны никакой не было, ведь в СССР оставляли тех пленных, кто сотрудничал с НКВД и помогал выявлять в лагерях военных преступников. Отец Гохмана и был одним из них, не считал это зазорным, и разумеется, путь в Германию, даже Восточную, был заказан, могли отомстить.
