— А под сенью другого дерева жить нельзя? — спросил Рассохин, стряхивая прилипчивое оцепенение, исходящее от ее голоса.
— Кедр — особое дерево, философское. И у него есть язык. То есть голос, манящий в иные миры.
— Что же ушла, если было хорошо?
— Матерая скрывает от нас истины огнепальной пророчицы! — заговорила она с безумным жаром. — Извращает их! Окружила себя свитой из трех отроков! Никого к ним не подпускает. И еще привезла недавно четвертого, Яросвета! Симпатичный такой, веселый… И тоже хочет взять в свиту! А мы понравились друг другу. Он сам это на кругу сказал! Он сказал — Зарница, избери меня! А Матерая сразу натравила на меня свиту! Те и рады стараться, чтоб позволила с собой совокупляться…
Рассохин потряс головой:
— Ничего не пойму! Матерая живет с ними как с мужьями?
— Мы живем общиной! А она нарушает устав!
— Теперь ясно, — умиротворенно проговорил он. — Матерая в каких отношениях с Сорокиным?
— Сорокин — проповедник. Он избран самой пророчицей! Чтобы записывать истины!
— То есть он как апостол?
— Напрасно смеешься, — вдруг вполне разумно проговорила отроковица. — Пророчицу искали многие, чтобы получить от нее знания. А она избрала себе единственного проповедника.
— А у пророчицы откуда знания?
— Она последняя женщина огнепального толка. У них наследство передается по женской линии. В юные годы пророчице было откровение — собрать всех отверженных женщин под сенью священного Кедра.
— Так вы отверженные?
— Были отверженными, стали счастливыми.
Рассохина подмывало съязвить, мол, ты от счастья в бега и подалась, но, помня ее обидчивость, промолчал.
— А ваша пророчица живет на Карагаче? — серьезно спросил он.
— В священной кедровой роще. Говорят, уже больше двухсот лет…
— Как же ей это удалось?
— Секрет в пищевом рационе.
— Что же она всю жизнь ела?
— Ядра кедрового ореха и пила лосиное молоко, — с удовольствием сообщила она. — Ты пробовал когда-нибудь эликсир молодости?
— Однажды все лето на нем и жил.
— Зачем ты опять смеешься? Думаешь, я больная, сумасшедшая? Да у меня другое сознание!
— Я понимаю, Зарница, — пошел на сделку Рассохин. — И говорю серьезно. Однажды погорельцы целое лето поили меня лосиным молоком.
Она не поверила и отвернувшись, долго смотрела на воду, видимо, раздумывая, стоит ли вести с ним подобные доверительные беседы.
— Ты знаешь огнепальных людей? — наконец спросила.
— Не знаю.
— А кто поил молоком?
— Это давно было, — отмахнулся Стас. — Я тогда заболел сильно… А ты сама-то пророчицу видела?
— Чтобы увидеть, надо избавиться от пороков прежней жизни.
— Неужели ты веришь, что человек может прожить двести лет? На орехе и молоке?
Блаженная смутилась, и это ее чувство вселило надежду, что рассудок к ней возвращается.
— Виною всему наши пороки. Которые в прошлой жизни таковыми даже не считаются…
— Какие, например?
— Сладострастие, жажда совокупления без задачи деторождения… Ну, ты меня понимаешь.
— То есть как у животных, раз в год?
— За мгновенное удовольствие мы теряем ровно месяц жизни. На что мы растрачиваем энергию? Человек духовно умирает от постоянного полового влечения и поиска сладострастия. Отсюда появляются маньяки, педофилы, гомосексуалисты… Если готовиться целый год к брачным играм, жить в чистоте дел и помыслов… То единственное совокупление приносит космическую радость! И зачатые под кедром дети рождаются гениальными…
— Значит, ты избавилась от пороков, коль поехала искать пророчицу?
— Целый год воздерживалась! — с гордостью сказала Зарница и тут же озлилась: — А меня лишили права зачать и родить!
— Это несправедливо, — заключил Рассохин. — Куда же Сорокин смотрит? Проповедник?
— Он далеко, а Матерая этим пользуется. И хочет его опорочить, придумывает всякие мерзости. Распространяет сплетни! Найду пророчицу — все ей скажу! И если она со мной заговорит! Откроет будущее!.. Но боюсь, она будет молчать. Она всегда молчит…
— Почему?
— Потому что дала обет молчания. И нарушила его всего один раз…
В этот момент они оба враз услышали гул лодочного мотора — кто-то спускался сверху.
— Это она! — определила блаженная дрогнувшим голосом и вскочила. — Меня ищет…
— Ну и что станем делать? — спросил Рассохин.
— Спрячемся! Только нужно сидеть тихо и не думать о ней. Вообще ни о чем не думать!
— Как это — не думать? Почему?
— Она слышит чужие мысли! И может внушать свои!
— Даже так? Любопытно, интересная особа…
— Вот так все отроки! — чуть не заплакала она. — Как увидят, так сразу интересная. И Яросвет тоже…
— Успокойся, у меня траур, — заверил Стас. — Я на женщин не смотрю, на что они мне?
На всякий случай он стащил свою лодку со спальником вниз, к пойме, чтобы было незаметно с реки, а изрезанную душегубку Зарницы скомкал, скрутил вместе с насосом-лягушкой, веслами и швырнул в водоворот. Потом выбрал место среди завалов коряжника, велел блаженной забраться и лежать тихо.
— Оружие у них есть? — спросил шепотом.
— Есть. — Отроковицу начинало колотить по мере того, как вой мотора приближался. — Только я не разбираюсь, ружья какие-то…
— А подумала бы — зачем, если они хотят вписаться в природу? Представляешь сохатого с ружьем?
— Наверное, для самообороны, — слабо попыталась оправдать она. — От тех, кто оскверняет места силы…
— Да они бандиты! — оборвал он. — Только прикрываются общиной! Сама говоришь — лгут и обманывают!
— Не смей так говорить!
— У них в заложниках мой человек, полковник милиции, между прочим. И что с ним сейчас, я не знаю. Голову ему уже задурили, а может, и убили…
— Они не убьют, они только испытают! Он станет надзирающим братом.
— То есть по профессии надзирателем, ментом?
— Мы должны охранять кедровники от китайцев! Рыбу и сохатых от местных браконьеров. Лес от пожаров… Мы все должны здесь охранять!
— Почему ты их все время оправдываешь? Они же преступники. Мошенники так уж точно. От Галицына требуют продать дачу… Потом они совершают насилие. Человек может погибнуть!
— Это испытание.
— Что они сделают с Яросветом? На жерди распнут по сибирскому обычаю? Голого на комарах привяжут? Или как тебя, в мыльный пузырь — и вниз по реке?
