— Экологически чистое место, — заключила Лиза. — Где-то здесь гнездо сокола… А мама здесь была?
— Даже ночевала, — отозвался Стас. — Вот здесь дом стоял, новый, брусовой. Мне там квартиру дали…
— С тобой в квартире?
— Одна, я в бараке жил.
— Ты ее на постой пустил? — язвительно спросила Лиза.
— Вроде того. Она сначала к Репе заселилась, а он приставать стал. И в глаз получил…
— Какое целомудренное время было! — мечтательно произнесла она. — Люди здесь страдали, влюблялись, рождались и умирали. Теперь и не подумаешь…
— Все одичало. Будто никогда и не жили. Напоминает сгоревший корабль…
— Нет, есть примета!
Лиза указывала на провода, где, словно ноты на нотной линейке, сидели ласточки — городские, с раздвоенными длинными хвостами, правда, почему-то молча.
Прошло еще более часа. Успели сварить чай, разогреть тушенку и первый раз за весь день стали есть, однако никакого движения на реке не наблюдалось. В женской зоне стучали топоры, молотки и скрипели выдираемые ржавые гвозди — разбирали старые постройки. Рассохин, как и в былые времена на Карагаче, часто вертел головой, озирался, однако приближения этих двоих не заметил и не услышал, а увидел, когда они уже стояли в пятнадцати шагах от костра: безбородый, однако с косичкой, мужчина лет сорока и с ним женщина такого же возраста, завязанная до глаз платком. Оба одеты по-таежному, в выцветших и черненных кедровой смолой брезентовых куртках, в кержацких броднях, за спинами — берестяные пестери, с которыми ходят по грибы и ягоды.
Глядели вроде бы по-кержацки, без всяких ярко выраженных чувств.
— Доброго здоровья, — по-мирскому поздоровалась женщина. — Хлеб да соль.
Мужик только смотрел и молчал.
— Благодарствую, — напряженно отозвался Рассохин. — Давайте с нами?
Они приблизились к костру, сняли пестери и сели на землю, подвернув ноги, как в обласе. И оба уставились на Елизавету.
— Нас твоя матушка послала, — негромко проговорила женщина. — Велела к себе привести.
Лиза вскочила, глянула на Рассохина и спросила у него же:
— Какая… матушка?
— Твоя родная матушка, — ответила та. — Ты ведь Елизавета?
— Елизавета…
— Письмо тебе писала, наказывала в гостинице ждать. А ты сама на Карагач пришла.
Рассохин взял ее за руку, усадил рядом с собой.
— Сначала скажите-ка, посланцы, — набираясь ярости, словно электричества, напряженно вымолвил он, — вы кто будете?
Гости переглянулись.
— Он именем Демиан, — представила женщина. — А я жена его.
— И все?
— Так спрашивай, ответим.
— А какое отношение имеете к ее матери? Кто вы ей?
Ее сухопарый Демиан стоически молчал, не отводя пристального взора с Лизы.
— Да живем мы вместе, — объяснила его жена. — В одном скиту.
— Значит, мама жива?! — словно очнувшись, встрепенулась Лиза.
— Жива. Ты собирайся-ка, Елизавета, и пойдем.
— Она никуда с вами не пойдет! — жестко заявил Стас. — По крайней мере, без меня.
Демиан наконец-то отвел взгляд, пощурился на солнце и вытянул натруженные ноги.
— Ты, должно, Рассохин? — утвердительно спросила женщина.
— Рассохин.
— Мы так и думали… Тебя она не звала. Велела лишь Елизавету привести. Воля матери.
— Почему сама не пришла?
— Болеет…
— Я пойду! — Лиза засуетилась. — Сейчас соберусь и… Я везучая! У меня есть талисман!
Он грубовато схватил ее за руку и вновь усадил.
— Тебя обманывают! Не пойдешь.
— Что ты — обманывают? — слегка возмутилась женщина. — Грех эдак говорить… Поди знаешь, она письмо писала, когда занедужила. Демиан отсылал.
— А ты почему молчишь… посланец?
— Он глухой у меня, от простуды, — смиренно глянув на мужа, проговорила она. — Немтырь, но понимать понимает… Ты же, Елизавета, помнишь материну руку?
— Это писала не она! — заявил Рассохин.
— Как — не она? — чего-то испугалась Лиза. — Ты же говорил, похоже…
— Не хотел тебя разочаровывать…
— Нет, Стас… Но вот же люди, они знают!..
— Я не знаю, кто эти люди! Только прошу, не верь им. Твоей мамы давно нет в живых.
Она ослабла.
— Почему… нет?..
— Потому что она убита, — сквозь зубы выдавил он. — И все! Разговор окончен. Ступайте отсюда.
— Убита?!
Немтырь будто бы услышал, выкатил сухие, чуть кровяные глаза.
— Что это он такое говорит-то? — обескураженно проговорила его жена. — Как же — убита? Обезножила только, суставы ломит…
— Откуда ты знаешь, Стас?
— Я это видел сам, и Христофор подтвердил. Не нужно больше обманывать. Не буду спрашивать, кто вас послал и зачем вы заманили сюда Елизавету. Не хочу… Идите!
Лиза вдруг заплакала, уткнувшись ему в плечо.
Пришедшие опять переглянулись, молча встали и подняли свои пестери.
— Ты не плачь, Елизавета, — сказала женщина. — Матушка твоя жива. Должно, Рассохин ошибается или пускать тебя не желает. Сама-то подумай, с чего бы мы за тобой пришли, коль не посланы были?
Немтырь согласно покивал и помог жене просунуть руки в лямки.
— Никуда не пойдешь! — насупившись, приказал Рассохин. — Уговор помнишь?
— Как надумаешь, вон туда приходи. — Женщина невозмутимо указала на другой конец сгоревшего поселка, где торчал остов электростанции. — Мы тамо-то будем. Отдохнем с дороги…
Посланцы закинули пестери за спины и побрели по свободному от прошлогодней травы краю берега.
Лиза проводила их взглядом, достала платочек и вытерла лицо.
— Ничего не понимаю, — проговорила, сдерживая всхлипы. — Почему тогда они говорят — жива? Зачем?
— Увести тебя хотят.
— Но зачем я им? Совершенно незнакомые люди! И на вид добрые…
— Они все здесь на вид добрые…
— Это кержаки?
— Поди разбери. Нынче тут народ всякий. Вроде похожи, но говор не такой, и мужик без бороды. Молчун, что ли?
— Мне почему-то страшно. — Она прижалась к плечу. — И почерк не похож?
— Нет.
— А ты знаешь, кто маму убил?
— Знаю.
Лиза посмотрела ему в лицо.
— Кто?
— Я.
