Буслай смущенно хохотнул:
– Не самое прекрасное чувство.
Лют усмехнулся, согласился неожиданно легко:
– Не самое. Но глянь на животных – у них под волей не запреты, а свобода. Хочешь так жить? Без чести, верности слову, оружия, в конце концов. То-то.
Свет ударил по глазам, кожу лица защипало, нос заледенел. Лют оглядел хмурое небо, мрачные стены гор, заснеженные скелеты деревьев, вдохнул полной грудью, лицо осветилось. Буслай чихнул, в горах затихло восторженное эхо. Гридень выпрямил спину, грудь раздалась в стороны, как сорокаведерная бочка, взгляд устремлен за заснеженный хребет, к дому.
– Поторопимся, – сказал он взволнованно.
Лют молча кивнул, помял левую сторону груди, в глазах затаилась грусть. Скоро покинет горы, где живет Она, Единственная. И вряд ли вернется.
Буслай встревоженно ахнул, заругался:
– Где эта скотина? Лют, ты посмотри, стоянка пуста, ни коней, ни осла. Что творится?!
Лют огляделся обеспокоенно: вышли из той пещеры, в какую зашли, слуги Кащея провели так, что не пришлось ползать, – неведомой волшбой раздвигали стены. Вот черная язва костра, следы подков, прочие мелочи, но никого нет.
В снегу почти заваленная канава тянулась к противоположной стене гор, к выходу. Лют прикинул расстояние, вязкость снега, вздохнул горестно.
– Видимо, решил переждать за стеной, – сказал он неуверенно.
Буслай прекратил пинать снег, сказал злобно:
– Да сбежал он! Скотина, ну, попадись!
Лют оглядел снежные просторы долины: тишь да гладь, никакой живности. Небо бугрилось свинцовыми тучами, пронизывающий ветер хлестал по щекам. Толкнул Буслая в спину, взглядом указал двигаться впереди. Буслай заворчал недовольно и принялся протаптывать тропу, черпая полные сапоги снега и беспрестанно ругая пропавшего Нежелана.
К выходу из потаенной долины добрались порядком уставшими. Буслай перестал ругаться – и так рот застудил, язык покрылся коркой льда. Воины протиснулись в проем, скалы будто того ждали: дрогнули, с хрустом осыпаемой крошки сомкнулись. Гридни переглянулись, огляделись: следов пропащего нет.
– И что теперь? – спросил Буслай угрюмо. – Темнеет, а нам даже на ночь укрыться нечем. Околеем.
Лют возразил:
– Не для того шли. Пойдем, спуск будет долгим.
Буслай взмолился:
– Лют, какой спуск? Не сможем же идти ночью.
– Не хочешь – не иди, – сказал Лют безразлично.
Буслай горестно вздохнул, затопал за соратником. Над головой зашумели крылья. Лют молниеносно обернулся, зажав в усталых руках меч. Чудный голос, от которого застучало пропавшее сердце, а тело мигом согрелось, прозвучал с легким смешком:
– Не торопись, воин, я не враг. Пойдем со мной, ваш друг уже заждался.
Глава семнадцатая
Буслай растолкал бедовика, что нежился на перинах, вяло пожевывал диковинные плоды да поплевывал в потолок. Нежелан вздрогнул, посмотрел непонимающе на злое лицо.
– Вставай, чего разлегся? – буркнул Буслай хмуро.
– Так отдыхаю, – замямлил бедовик в ответ.
Гридень скривился, будто проглотил ком грязи, сказал строго:
– Хватит отдыхать, пора в дорогу. Собирайся!
Нежелан поспешно встал, в походный мешок наскоро сложил пожитки. «Чудит Буслай», – подумал он растерянно. Может, ему и надоело в чудесном хрустальном дворце, где отдыхают третьи сутки, но Нежелану с Лютом здесь нравится. И зачем его забирает, словно не мечтал избавиться?
Буслай вгляделся в лицо бедовика, зыркнул хмуро. Нежелан перекосился от тяжелого шлепка по плечу.
– Хватит думать, пойдем за Лютом.
Буслай поправил на поясе топор, Нежелан понуро зашагал вслед.
Хрустальные палаты переливались дивным светом, стены пропускали солнечные лучи, которые преломлялись внутри и ткали дивные узоры. Буслай хмуро посмотрел на изящные столики из камня, хрусталя, золота, богато усыпанные самоцветами, как крендель маком. На столиках в дивных вазах располагались цветы: были живые, но чаще – вырезанные из камня или искусно выкованные из золота, серебра.
Узорчатые ковры устилали пол – ноги утопали по щиколотку. Даже неловко ступать по такой красоте! Запахи благие, в хрустальном тереме тепло, уютно. Буслай чувствовал себя грязным и вонючим уродцем: место слишком прекрасно, так и тянет наложить в углу кучу, побросать булыжники.
Странная обида, что не соответствует месту, не достоин его, зарылась в сердце Буслая, изредка покусывая острыми клыками.
Двери распахнулись в просторный светлый коридор, от вида горных лесов через прозрачные стены защемило сердце, захотелось петь, плясать, дурашливо взлягивая. Буслай стиснул зубы, огрел бедовика хмурым взглядом, ускорил шаг.
Ковровая дорожка уткнулась в хрустальную дверь: створки украшены золотыми чудищами, в глазах блещут самоцветы размером с кулак, все переливается волшебным огнем, дух захватывает.
Подлетели крылатые змеи: маленькие, не крупнее воробья, тельца золотистые, серебряные, кожистые крылья просвечивают насквозь. Нежелан улыбнулся очаровательным созданиям, Буслай отмахнулся, как от комаров, пнул хрустальные створки.
Противно грохнуло, оскорбительно для такого прекрасного места, где впору богам жить. За дверью раскинулся диковинный сад: листва горит изумрудным светом, стволы напоены подземными соками так, что светятся тепло, янтарно. Меж деревьями порхали крупные бабочки, крылатые змеи, даже аспид пролетел куском мрака, хищно ощерив оба клюва. Слуха ласково коснулось журчание родников, в прозрачной воде играли рыбы, на ветвях заливались сладкими трелями соловьи.
Буслай захрустел мелким щебнем, коим выложена дорожка, гладким, хрупким и красивым. Гридень застонал: скоро от великолепия начнет тошнить, как будет глядеть на людские дома? Уже кажутся неказистыми и убогими.
Нежелан заглянул через плечо гридня, лицо осветилось – у ручья сидели Лют и прекрасная хозяйка хрустального терема, такая красивая пара. Буслай завидел глупую улыбку соратника, скривился, как козел при виде крапивы.
Влюбленные не обращали внимания на прибывших, улыбались друг другу. Буслай кашлянул – прозвучало противно, отвратительно. Лют вздрогнул, посмотрел удивленно, вила тряхнула копной великолепных волос цвета ночи, по прекрасному личику скользнуло неодобрение.
Лют посмотрел на Чаруню виновато, спросил у соратника:
– Что такое, Буслай?
Гридень нарочито шмыгнул носом, с удовольствием отметив раздраженную гримаску вилы, ноготь звонко щелкнул по обуху топора.
– Лют, ты извиняй, что отрываю, – сказал он намекающе, – но мы загостились, а ведь отечество в опасности. Пора и честь знать.
