Буслай вяло пережевывал куски мяса, ногтем ковырял в зубах, громко цыкал. Лют с аппетитом уплетал пироги, дивясь откуда-то взявшемуся здоровью.
За окном изредка ухало, стенало, леденя кровь, кони ржали испуганно. Но в доме Яги было уютно и спокойно. Разомлевшим от еды путникам хозяйка уже не казалась страшной: нормальная бабулька, заботливая. Даже огромный рост и вонь от шкур не отталкивали.
Буслай потер глаза, поглядел по углам в поисках лежанок, но взгляд уткнулся в голые стены. Ладно, можно и на полу поспать.
Сверху зашумело, на лоб гридня упали стебельки сухих трав, из потолочной темноты строго глянули зеленые глаза. Кот прошелся по балке – воинственно приподнятый хвост толщиной с бревно задевал вязанки трав, труха засыпала стол.
– Ишь, что делает, паразит! – всплеснула бабка руками. – Не мешай гостям!
На балке сердито зашипело, кот встопорщил усы веером, задние лапы подобрались, прыжком исчез в темноте.
– А зачем по свету шатаетесь? – обратилась Яга к воеводе.
Стрый развел руками, в глазах мелькнула настороженность.
– Исполняем волю княжью найти то, незнамо что.
Яга лукаво прищурилась:
– И искать где не знаете?
– Говорят, что в Железных горах стоит попытаться, – ответил воевода уклончиво.
И без того морщинистый лоб бабки сложился гармошкой.
– Каких таких горах?
Стрый промедлил с ответом, с деланным интересом поглядел на закрытые лари в дальнем углу.
– В Железных, матушка. Это на полночь, близко от булгар.
Яга раздраженно проворчала:
– Что за булгары? Новый народ? Когда успеваете плодиться? Вчера людев была горсточка, а сегодня мир заполонили, копошатся, как муравьи у дохлой гусеницы. И названия одно другого чуднее.
Старуха нахмурилась, клык едва не заполз в ноздрю. Пальцы, украшенные желтыми пластинками ногтей, щелкнули, часть горшков исчезла со стола, на скатерть лег разрисованный кусок телячьей кожи. По крайней мере, хотелось верить, что телячьей.
Ноготь ткнул в карту с жутковатым стуком:
– Здесь?
Стрый кивнул:
– Примерно.
Губы бабки разъехались, светец в виде черепа бросил на частокол зубов багряные блики. Снулость Буслая как ветром сдуло, показалось, клыки бабки обагрены свежей кровью. Гридень переглянулся с Лютом, тот приложил палец к губам – пусть старшие разговаривают.
– Давненько там не бывала, – вздохнула Яга сокрушенно. – Горы успели на месте моря появиться, – снова вздохнула. Взгляд затуманился, стал мечтательным. – Эх, молодость.
Стрый покивал, гридни уставились на Ягу с ожиданием.
– Значит, горы там, – спохватилась бабка. – Ну, помочь ничем не могу, не знаю, что там за вороги. Разве что в помощь дам пару вещей.
Стрый кивнул, витязи незаметно выпустили из груди воздух, переглянулись с разочарованием.
– И на том спасибо, матушка.
Глаз Яги сверкнул ехидно.
– Не серчайте! Вот если в Пекло надо будет, провожу.
Буслай растер ладонями похолодевшее лицо.
– Премного благодарен!
Стрый шумно втянул воздух, волоски в ноздрях затрепетали, бочкообразная грудь раздалась в стороны, кольчуга едва не расползлась. Воевода почти заполнил избу. Яга отступила на шаг, уважительно покачала головой.
– Что ж, матушка, пора почивать, – сказал Стрый. – Завтра путь неблизкий.
Яга захлопотала. Задремавшие отроки и бедовик проснулись от тормошения, спросонья ойкнули от страха, руки потянулись к оружию. Старуха лучезарно улыбнулась, в руки остолбеневших юношей опустились одеяла.
– Вот здесь прилягте, – сказал Яга ласково. – А вы, касатики, у той стены примоститесь, сейчас шкур принесу.
Буслай недовольно проворчал, что у стены должны ночевать отроки. Лют ткнул ворчуна в бок и принялся расстилать шкуры. Буслай подозрительно принюхался: от шкур пахло дымом и, чуть слышно, тошнотворно-сладким ароматом. Пригляделся, брови взмыли.
– Это что за звери?!
Яга пожала плечами.
– Давно живу, – ответила она неопределенно.
Буслай кивнул, будто ответ его устроил. Лют обессиленно распластался на мягкой подстилке, веки, как железные ставни, опустились на глаза. Воевода встал с лавки, в руках позвякивала кольчуга. Буслай удивленно уставился на могучана, склонившегося над спящим.
– Лют, разлепи очи, – сказал воевода с грубоватой нежностью.
Витязь испуганно вскинулся и широко распахнул глаза, воеводу огрел ошалелый взгляд. Стрый молча протянул кольчугу.
– Зачем?
Воевода глянул в глаза, прислушался к суете Яги за спиной, произнес едва слышно:
– Все идет не так, как надо.
Буслай поперхнулся изумленным криком. Яга резко повернулась в сторону гридня, ожгла взглядом глаза, в котором рдели опасные огоньки.
– На кой железную рубашечку парню даешь? Спать неудобно.
Стрый отмахнулся нарочито небрежно:
– Ничего, матушка, он любит спать в кольчуге. Просто от усталости запамятовал.
Лют замедленно кивнул, разлепил губы:
– Да, запамятовал. День тяжелый. Спасибо, воевода.
Яга подозрительно посмотрела, как Буслай помог витязю облачиться в ворох железных колец. Стрый отошел от гридней, на лица спящих отроков и бедовика пала тень от громадного тела. Воевода пошептал, поводил руками и с довольным кряком отошел.
Яга наградила его злобным взглядом:
– Оскорбляешь, родич.
Стрый выдержал взгляд, ответил спокойно:
– Так лучше.
Буслай дернулся от скрипа зубов, в груди мелко задрожала жилка. Обернулся к Люту, но усталый витязь мерно посапывал. Гридень бросил взгляд на дальнюю стену: свет черепа выхватил толстую рукоять, увенчанную наковальней. Буслай представил, что можно натворить таким молотом, и невольно потянулся к отложенному оружию. На оголовье молота виднелась засохшая кровь, темные сгустки, черная чешуя – с кем это бабка сошлась на двобой? Или оружие принадлежало кому-то из сынов?
Думы вытеснил другой вопрос: почему Стрый шепнул, что все не так? Буслай было расслабился: бабка оказалась на диво доброй, даже простила гридню выходку с избой. Почему Стрый так осторожен?
В створ двери ворвался заполошный крик ночной птицы, утробное рычание, треск разрываемой плоти. Буслай с трудом сглотнул ком, ворох шкур укутал гридня с головы до пят. Надо будет дверь на место поставить, мелькнула мысль, нехорошо получилось.
Огонь в печи угас, бабка загасила светец, усталые глаза Буслая пригладила тьма. Гридень погрузился в дрему, чутко вздрагивая на каждый писк и шорох. Сердце иногда останавливалось от жутких звуков, кольчуга намяла бока, гридень изошел потом. Лишь под утро, когда край неба, видимый в бездверный створ, посветлел до пасмурной хмари, Буслай скользнул в мягкий мрак.
