– Вставай, соня, а то бросим, – громыхнуло над головой через миг.
Буслай разлепил с треском глаза, по телу пробежала горячая волна, прыжком встал на ноги, макушка едва не коснулась потолочной балки. Гридень огляделся заполошно.
– Что? Где?
Стрый бухнул насмешливо:
– Когда? Собирайся, тебя одного ждем.
Буслай оглядел избу: отроки с Нежеланом, снаряженные для дальнего пути, от выхода выжидательно смотрели на заспанного гридня. Бабка со скрещенными на груди руками ухмылялась. От ее оскала по коже бежали мурашки, на душе было мутно, словно выпил сорокаведерную бадью хмельного меда. Из-под лавки захрюкало, и гридень осознал, что сбежавший свин вернулся.
В мозгу полыхнуло, сердце сжала ледяная лапа.
– А где Лют? – спросил Буслай хрипло.
Воевода громыхнул раздраженно:
– Во дворе, за конями приглядывает. Выходи скорее.
Буслай слабо попытался протестовать:
– А поесть?
Лицо воеводы налилось дурной кровью, в избе повеяло грозой. Буслай подхватил топор и поспешно засеменил к выходу, мельком отметив, что дверь на месте. Яга проводила гридня с насмешливой улыбкой и обратилась к воеводе:
– Парень прав, поесть бы вам.
Стрый вежливо поклонился:
– Благодарствую, матушка, но пора. И так в пути задержались.
Старуха деланно развела руками, метнула прощальный взгляд на притихших отроков. Тех перекорежило от пронзительного взора, по спинам забегали пауки размером с кулак: вчера бабулька излучала благодушие, и как-то забывалось страшное лицо с торчащим из-под нижней губы клыком, громадный рост, когтистые пальцы. А теперь все это так и бросалось в глаза.
Со двора донесся окрик Люта:
– Воевода, погляди, что с Горомом?
Стрый нахмурился, бабка приняла прощальный поклон, воевода вышел. Нежелан шагнул к двери, следом – Савка. Ждан поклонился в пояс Яге, повернулся к выходу.
– Эгей, касатик! – всплеснула старуха руками. – Да у тебя рубаха порвана! Как угораздило, милок?
Отрок оглядел широкую прореху, свел края:
– Вчера о куст зацепился, сгори он огнем.
– И не говори, – поддакнула Яга сочувственно.
Нежелан с Савкой застыли на пороге, в Ждана уткнулись вопросительно-настороженные взгляды. Яга властным махом руки услала юнаков:
– Ступайте!
Те послушно закрыли за собой дверь, и в избе чуточку потемнело. Яга обратилась к отроку:
– Непорядок – в рванине ходить.
Ждан отмахнулся неловко:
– На привале заштопаю.
– А пока светить голым телом будешь? – насупилась бабка. – И думать не моги! Где-то завалялась хорошая одежа, сейчас принесу. Заодно посмотрю, чем полосу с шеи убрать.
Ждан коснулся горла, где медленно выцветал след от петли боли-бошки, невольно содрогнулся.
– Не надо, бабушка, горло не болит, а синий цвет справному мужу не беда.
– Ну, как знаешь, – пожала плечами бабка.
Яга юркнула с поразительной для громадного роста быстротой в темный угол к закрытым ларям. Крышка одного с щелчком открылась, руки бабки зарылись в нутро.
– А хлама-то сколько, – посетовала она.
Ждан неловко переминался на пороге, критически осматривая прореху. Отрок со вздохом подошел ближе к согбенной бабке. Яга оторвалась от ларя с довольным воркованием, держа в руках хорошо выделанную волчью шкуру.
– Вот хороша!
Ждан придирчиво оглядел волчовку, молвил неловко:
– Дык, бабушка, лето на дворе, запарюсь.
– В лесу не запаришься, – отмахнулась Ягйнишна. – А там и прореху заштопаешь. Бери, уважь старуху.
Отрок помялся, на миг охватило предчувствие беды, рука невольно отдернулась от серой шерсти. Под насмешливым взглядом озлился, посмеялся над предрассудками, порванная рубаха комком упала на пол. Яга помогла надеть волчью шкуру, глаза блеснули торжеством.
Ждан покрутился на месте, рассматривая обнову, довольно крякнул – волчовка сидела, как вторая кожа.
– Благодарствую, бабушка, пойду я.
Яга кивнула в ответ, отрок повернулся, у двери расслышал невнятную речь.
– Бабушка, а что ты шепчешь?
Глава тринадцатая
Стрый подошел к Горому, на вопросительный взгляд Лют пожал плечами:
– Чудит.
Живая скала угольного цвета и впрямь была неспокойна: бархатные ноздри раздувались, встревоженное фырканье беспокоило остальных коней. Воевода погладил конский лоб и хлопнул по шее.
– Ну, что такое? Чего озоруешь?
Утреннее солнце еще не прогрело полянку, на стеблях травы висели крупные капли, дыхание облекалось призрачной плотью. За стеной деревьев робко посвистывал соловей. Ветви были усеяны черными кочками. Одна пошевелилась, из черного клубка вырос клюв, раздалось гнусное карканье.
Лют обернулся. Круглый глаз клубка прожег гневно и скрылся в грудном оперении. Гридень оставил воеводу с конем, трава захрустела под сапогами. Скрипнула дверь, из избы вывалились Нежелан с Савкой.
Лют прекратил всматриваться в стебли – змеи испугались холода, где-то отсыпались, на поляне находилась лишь трава, – спросил у Савки:
– Яга ничего не давала?
Отрок переглянулся с Нежеланом, мотнул головой, Лют успокоенно кивнул:
– Стрый что-либо брать запретил.
Буслай отошел от кустов, поправил порты, над двором повис насмешливый возглас:
– Ага, нам запретил, а сам взял.
Стрый поднял глаза на проговорившегося Люта, витязь смущенно отвернулся. Череп на жерди глянул зловеще, челюсти клацнули в широком издевательском зевке.
– Что я взял, не твоего ума дело, – отчитал воевода строго. – Главное, чтобы вы, дурни, ничего не брали.
Нежелан подошел к своей коняге. Дрожащее от утренней сырости и ночных переживаний животное с благодарностью приняло ласку. Кони после ночи выглядели взбудораженными, но было видно, что отдохнули: сил хватит ускакать за тридевять земель, лишь бы дальше от избушки.
Савка потягивался у избы. Стрый глянул хмуро, отрок вздрогнул от сурового голоса.
– Где Ждан?!
Савка пролепетал непослушными губами:
– Т-там.
Буслай с Лютом вздрогнули от страшного голоса, переглянулись недоуменно, руки невольно потянулись к оружию.
– Что он там забыл? – заорал Стрый.
Колени Савки затанцевали, от лица отхлынула кровь, в глазах ужас.
