Дивии с воплями кинулись в стороны, один остался лежать, щелкая стынущей пастью. Четверо, зажимая порезы на теле, заозирались в поисках обидчика. Один, со сломанными ушами и побитой сединой мордой, посмотрел на Люта кровожадно. Земля зачавкала под ногами – он шел на витязя с раскрытой пастью.
Гридень небрежно взмахнул рукой. Псоглав споткнулся. Оскаленная пасть сомкнулась, с хрустом брызнули обломки острых зубов. Руки дивия попытались вытащить изо рта рукоять ножа. Смерть лишила мышцы упругости, собакоголовый ткнулся мордой в землю, рукоять скрылась в пасти. Острие проклюнуло затылок с жутким скрежетом.
Лют прыжком одолел расстояние до супротивников. Кисть тряхнуло, от смертельного крика псоглавы испуганно поджали уши. Один сделал жалкую попытку защититься, но лезвие разрезало подставленное топорище, как серп спелый колос, и вгрызлось в грудину. Отскочившего дивия размозжил Буслай.
Гридень загородил Люта конем, и молот обрушился на псоглавых смельчаков. Яростный оскал показался страшнее, чем у дивиев, глаза горели ратным счастьем. Псоглавы невольно попятились, сгрудились, как овцы перед волком, и потявкивали растерянно.
Один нечленораздельно проговорил-прорычал:
– Кто такие?
Буслай оглушительно захохотал, конь встал на дыбы и копытами воинственно взбил ночной воздух.
– Хвосты поджали, вонючие шавки! – завопил Буслай радостно. – Вы мясо для моего топора… Тьфу! Молота! Отбивные сделаю.
Ярая кровь псоглавов от оскорбления вспенилась, замешательство исчезло. На всадника кинулся клубок оскаленных пастей, с щетиной топоров и копий.
Лют вытащил нож из мертвой пасти и кинулся на подмогу. Зазвенела сталь, люди, оттесненные животной яростью, холодно отбивали атаки: Буслай давил конем и молотом ломал вражье оружие и головы, Лют молча дрался с охотниками подрубить коню ноги.
Лагерь, освещенный холодным светом солнца мертвых и ярым пламенем сигнального костра, залили предсмертные вопли, жалобный скулеж, яростного лая оставалось все меньше и меньше. Псоглавы испытывали подобие страха – чужаки сражались неистово, умело, ни один не получил ран, лишь шлем безлошадного безобразила рваная канавка.
Поле, где дивии бились с чернобородым гигантом на коне-горе, было усеяно изуродованными трупами. Воевода косил нападавших стальным стропилом, по недогляду названным мечом, как косарь траву. Подставленное в защите оружие разлеталось острыми обломками, его владельцы отскакивали с пронзительным визгом, неуклюжие теряли руки, а дураки – жизнь.
Гором злобно ржал, его копыта проломили не одну собачью голову. К угольному гиганту подобрались сзади – подрезать ноги. Бедолаги, отброшенные чудовищными ударами, умерли еще в полете, в грязь шмякнулись мешки мяса и костей. Воевода рубился без ярости, удары были спокойными, отточенными. Изредка он бросал взгляд на берег и довольно хмыкал сноровке дружинных.
Нежелан едва сдерживал беснующуюся лошадь, дважды прыжками в сторону уходил от оскаленных пастей. Пугливое животное ни в какую не подходило к сваленным трупам, от запаха дивьей крови шарахалось. Со стороны донеслось ржание, конь бедовика рванулся к собрату, спокойно стоящему поодаль битвы: бока мощно раздувались, едва не рвали подпругу, он косил на поле брани влажным глазом.
Нежелан схватил раненой рукой повод коня Люта, потянул, шипя от боли в пальцах, упирающуюся четырьмя копытами скотину. Взгляд, брошенный в сторону от лагеря, заставил сердце пугливо замереть, рот связала горечь.
В паре верст от стана ночь украсилась золотой цепочкой. Украшение переливалось живым светом, вспыхивали новые звенья, начинали двигаться в танце. Ветер донес эхо зловещего воя.
Нежелан погрузил пятки в конские бока, конь Люта, спасая голову, вынужденно потянулся за бедовиком. Вздымая липкие комья, они устремились к витязям.
Буслай с наслаждением ударил молотом меж остроконечных ушей, лицо согрела горячая россыпь крови и мозга. Лют глянул на упырье лицо соратника и плюнул досадливо. Клинок отвел бешеный замах топора и прорезал на шее псоглава второй рот.
– Лю-ут!
Витязь отшиб в сторону два клинка, потом изогнулся до хруста в позвоночнике от удара копья. Псоглав с торжествующим ревом обрушил удар, но молот раздробил тому руку, и с воплем ворог отшатнулся.
Лют отбился от двоих дивиев и нырнул под брюхо коня. Ударил мечом, как копьем. Псоглав взвыл от нестерпимой боли. Топор, готовящий удар Буслаю, упал, ладони сомкнулись на лезвии в животе. Лют провернул клинок и содрогнулся от хруста собачьих зубов. Псоглав приглушенно взвыл, стиснул меч – наземь упали обрубки пальцев.
– Лю-ут!
Яростный натиск дивиев ослаб, псоглавы отступили, многие впервые в жизни задумались о спасительном бегстве.
– Лют! – крикнул Нежелан.
Буслай скривился, будто рядом водили гвоздем по железу. С животным рычанием растоптал конем раненого псоглава. Лют не обернулся, глаза его неотрывно следили за движениями ворогов, губы еле разлепились:
– Что?
– Там… там… – сказал бедовик задыхаясь.
Лют поморщился, псоглав бросился на пешего, но упредительное движение меча напугало, и тот отскочил с песьим ворчанием.
– Что там? – спросил Лют напряженно.
Бедовик собрал волю в кулак, прыгающие губы выдали сносную речь:
– Подмога псам идет!
Лют обернулся к Нежелану, проследил за указующим перстом. Вид факелов кольнул глаза, будто попали трескучие угольки из очага.
Псоглавы услышали приближающийся вой, задрали остроухие головы к луне и ответили заливистым лаем.
Лют наконец заметил коня, взлетел в седло, ладонь несильно съездила по конской морде.
– Скотина! – сказал витязь с чувством.
Нежелан удостоился короткого взгляда и отрывистой благодарности – и на том спасибо.
– Что делать? – всхлипнул бедовик.
Голос Буслая заставил несчастного вздрогнуть:
– Предлагаю скормить тебя псам, а мы убежим.
Нежелан в отчаянии посмотрел на Люта, витязь хмуро отвел взгляд, в кои-то веки разделяя чувства Буськи. Стыд поднялся волной, из головы выветрилась горячка боя, на языке появилась противная горечь.
– Переходим брод, – выдавил Лют. – Скорее, Нежелан, иди первым.
Буслай хохотнул зло:
– Если в воде какая гадость, хоть узнаем.
Слезы душили бедовика, он отвернулся от злого взгляда и пятками едва не сломал конские ребра. Животина всхрапнула оскорбленно, в три скачка добралась до реки и с шумом зарылась в воду по грудь.
Хворостяной мост всплыл над водой, волны от груди лошади гнали по глади с остатками пены корявые палки. Нежелан вцепился клещом в гриву и прошептал в конское ухо:
– Давай, миленький, не подведи. Вывози, родимый!
