Буслай поежился от ледяного порыва, прозрачные струи захватили горсть снежной крупы, и лицо закололи крохотные иголки.
– Добро, а то не от мороза, а от ветра страдаем. Костер запалим – вовсе благодать.
Ослик, груженный помимо поклажи вязанкой хвороста, похожей на большой клубок ежей, согласился с унылым вздохом.
К полудню солнце заросло непроницаемой паутиной, небо рябило темными складками туч, резко похолодало. Струи ветра уплотнились, ледяные кулаки забили сильнее, кожа горела, как содранная, пылинки снега припорашивали солью.
Тропа сузилась. Копыта коней стали глубже погружаться в белый пласт, отряд прижался к каменной стене, могучей, незыблемой. Налево и глядеть не хотелось: заснеженную землю как обрубили, дно ущелья белело, будто сметана в горшке, противоположная стена смутно выглядывала из тумана.
Бедовик глянул на небо: тяжелые – как только в воздухе держатся? – тучи стремительно бежали по небу, как грязная снежная каша по реке в ледолом. Небо внезапно придвинулось. Ветер, кряхтя от натуги, удержал темную глыбу, вернул в свинцовый поток. Нежелан поспешно отвел глаза: голова кружилась, к горлу подступала дурнота.
Ветер неспешно довершил проказу: всадники побелели, будто обсыпанные мукой. У Люта волоски бороды и усов смерзлись синеватой личиной, а к лицу Буслая и впрямь прилипла подкова, будто поцеловал копыто. Лишь гладкое лицо Нежелана светило красным, словно наконец устыдился быть обузой.
В отнорок, похожий на надкушенное яблоко, забрели, когда со злобным воем завьюжило. Люту послышался в снежных вихрях злорадный хохот, он тряхнул головой, с шапки скатились белые хлопья. Продвинулись в глубь стоянки, резкая тишина мало не оглушила, без атак ветра кожа быстро согрелась.
Нежелан скатился с седла – голенища сапог поперхнулись снегом, снежная гладь обезобразилась глубокими бороздами. Буслай недовольно глянул, как бедовый очищал вогнутой пластиной широкую площадку для коней. Подумал раздраженно, что в первую очередь надо заботиться о гриднях, раз взяли отроком.
Лют, не чураясь черновой работы, достал вторую пластину. Комья снега полетели из уютного кармана на продуваемую тропу. Буслай медленно слез с коня, помятый подбородок задрался к небу, на лице появилось презрение к такой работе.
Старший гридень глянул с насмешкой: понятно, что двигаться больно, от резкого движения – головокружение, но не уймется, кичится непонятно чем. Буслай поймал взгляд старшего, засопел, из ноздрей, как из печных труб, повалил густой пар.
Унылый сумрак украсил свет костра, веселые языки приковывали взгляды завораживающим танцем. Замершие руки сжимали прогретый воздух. Нежелан глянул на животных – нормально ли устроились? – и кивнул довольно.
Буслай потер опухшее лицо, перекосился, шепотом ругнулся. Лют пошарил в мешке, на колени Буслая упал кожаный кошель. Гридень дернулся, мешочек свалился на подстилку, перехваченное шнурком устье смотрело в костер.
– Что это? – спросил Буслай настороженно.
– Завари взвар, травы лечебные, – пояснил Лют.
Буслай нарочито дернулся, разбитые губы попытались скривиться.
– Негоже воину пробавляться колдовством.
Лют воззрился удивленно, в глазах мелькнул опасный огонек.
– Дурень, сила травы от богов, никакая не волховья. Ты, может, от мяса откажешься, раз оно непонятно как убирает голодную резь?
Буслай насупился и растопырил ноздри – широко, шумно. Пламя костра недовольно затрепетало. Нежелан отложил возню с котелком, глянул опасливо: опять драка? Лют смерил цветную рожу тяжелым взглядом, отвернулся. Буслай молча сграбастал мешочек, помял в пальцах, отложил.
– Нежелан, растопи снега, – попросил Лют. – Сначала взвар сделаем, потом похлебку.
– Не надо, – упрямо тряхнул гривой Буслай. – На сытом заживает быстрее.
Лют глянул на упрямца, пожал плечами. Буслай поморщился: Лют вообще-то прав, но как стерпеть чужую правоту? Достаточно, что принял молча суровое, но справедливое наказание за баловство в Кряже. Ладонь коснулась шеи, пальцы с тоской поискали плотность гривны.
Нежелан нагреб котелком снега. Пришлось выбегать на тропу. Буслай скривился: мол, тут натоптали, пеплом присыпано. Утрамбовал хорошенько, еще черпнул, закопченный котелок закачался на перекладине, дно его стали лизать желтые языки. Белый, как сметана, снег медленно терял плотность, проваливался на дно.
Погодя бедовик кинул в кипящую воду кус сушеного мяса, из мешочка с заранее сваренными овощами, резанными на части, бросил пригоршню, помешал ложкой с длинной ручкой.
Еле вытерпели, пока вода напитается мясным духом. С трех сторон стоянку окружали молчаливые стены, холодные от высокомерности. Серое полотно проема вьюжило белыми перьями. Ветер бесился у входа, злобно завывал. Иногда дотягивался ледяным пальцем до костра, пригибал пламя. Тогда желтые языки возмущенно пыхали и снова выпрямлялись.
Кони вяло пожевали зерно и захрапели стоя. Ослик свернулся под ногами высоких собратьев и поглядывал удивленно на людей, орудующих ложками. Похлебку съели быстро, лишь Буслай припоздал, челюстями двигал медленно, а щедрый ломоть хлеба размочил, как беззубый старик.
Лют отложил плошку. Нежелан подхватил, набил снегом. Гридень глянул мельком, раскрыл мешок. Буслай проглотил последнюю ложку похлебки, сыто перевел дух.
– Наконец осилил, – сказал Лют насмешливо.
Буслай повернул голову, хотел буркнуть сварливо, но осекся. Глаза зашарили по стоянке, он увидел Нежелана, спящих животных, притоптанный снег и мрачные скалы, но соратника не было.
– Куды смотришь, разуй глаза. – Лют продолжал забавляться.
Буслай вздрогнул: голос соратника звучал ясно, словно он сидел рядом, но примятая подстилка была пуста, рядом лежал раскрытый мешок с колдовскими пожитками. Гридень переглянулся с бедовиком, тот недоуменно пожал плечами. Расширенными глазами они пялились на место, где сидел Лют.
– Олухи, – проворчал невидимый витязь беззлобно.
Буслай с бедовиком вскрикнули в голос: Лют появился из воздуха, зараза, нахально скалился, а пальцы мяли неказистую шапку. Буслай спохватился, сердито сплюнул.
– Нашел с чем шутить! Мало какая колдовская гадость перебросится.
Лют расхохотался. Буслай посмотрел на довольное лицо зло, невольно улыбнулся, затем плечи затряслись. Нежелан робко присоединился к веселью. Ослик проснулся, в больших влажных глазах, печальных от тяжелой жизни, стояла укоризна.
Лют отсмеялся, смахнул слезу с глаза, помял шапку, стал припрятывать в мешок, но соратник остановил:
– Дай посмотреть.
Лют глянул удивленно, но шапку передал. Буслай пощупал брезгливо, кинул бедовику:
– Держи. Будешь с нами, но я видеть не буду.
Нежелан вздрогнул, в глазах метнулся испуг. Лют жестом успокоил.
