– А я не знал, что грибы светятся.
– Можно подумать, я знал, – хохотнул Буслай.
Бродили по пещере долго. Буслай зевать начал от скуки, изнылся, исстонался. Лют хотел его урезонить, но взглядом зацепился за крутой подъем и опустил кулаки. Среди неровных наплывов, выступов, уступов и трещин, полных светящихся грибов, тянулась вверх крутая дорожка. Узкая – ноги приходилось ставить одну за другой, щекоча носком пятку.
– Странная пещера, – пропыхтел Буслай сзади. – Не находишь, Лют?
Лют пожал плечами, оглянулся: лицо соратника красиво подсвечено зеленоватым светом, а по краям плотно облеплено тьмой.
– Не знаю, в пещерах ни разу не был. Ты откуда знаешь, что странная?
Буслай смутился. Пока искал ответ, Лют зашагал дальше, придерживаясь рукой за стену – влажную, покрытую чем-то мягким и скользким.
– Не знаю почему, но кажется.
– Может, тут все странное, – прошептал Лют. – Как-никак Железные горы, какой нечисти здесь только не заперто!
– И нам предстоит?.. – спросил Буслай кисло.
Лют хохотнул язвительно:
– Чего вдруг от драки отказываешься? Пусть путь будет труден, усеян злобными чудищами, но мы всех сразим и вернемся со славой. И будет тебе честь, да что честь – честища!
Буслай хрюкнул обиженно, тяжело вздохнул:
– Злой ты, Лют. И до драк жадный. О деле княжьем надо думать, а не об излишней славе.
Лют не нашелся что сказать: уел так уел.
В лицо неожиданно дохнуло мощным затхлым порывом, будто великан с гнилыми зубами дунул в нос. Лют сморщился, затылок пощекотало ощущение громадного открытого пространства. Зеленые грибницы пропали, взгляд бессильно заскользил по черному бархату.
Нога провалилась – качнулся, но вовремя отпрянул. Невидимая стена неохотно скрипнула под спиной.
– Погоди, Буслай, – предупредил Лют. – Разобраться надо, куда дальше.
Буслай хмыкнул в темноте:
– Да я чё, жду. Может, факел запалим?
Лют пожал плечами, забыв, что соратник не видит. Ощупью двинулся вбок. Подошва упиралась в твердое, что придавало уверенности. Жаль, гул ветра, гуляющего по пропасти, портил настроение.
– Двигайся осторожно, – сказал он Буслаю. – Тут карниз узкий.
– Понял, – засопел соратник.
Сапоги изредка задевали камушки, и тогда в темноте гулко щелкало, потом звуки падения стихали. Как гридни ни напрягали уши, щелчок о дно, а не об стену, услышать не смогли. В темноте чувство времени потерялось. Лют не мог сказать, сколько бредут они по этой узкой полоске, выдающейся на две ладони из шершавой стены.
Мелькнула мысль запалить масляные тряпки – сколько можно брести в темноте! – но поди зажги, если руки упираются в стену, а сам прижимаешься грудью так отчаянно, словно хочешь врасти в камень.
Впереди блеснуло знакомым призрачно-зеленоватым светом. После густой – черпай да пей – тьмы глаза резануло, как при свете дня, и Лют различил некрупную ладонь гладкого выступа.
– Сейчас отдохнем, запалим палочку, – пропыхтел он Буслаю.
– Добро, – ответил гридень безразличным усталым голосом.
Лют с наслаждением отлепился от стены, на миг ощутил стыд, что так рьяно прижимался, боясь упасть. Сапог невзначай задел шляпку гриба, тьма засветилась мелкими точками, вниз канул зеленый сгусток. Лют оглядел выступ: небольшой, но для двоих хватит. Отдохнут, а там полезут в дыру, вон зияет в стене, а выступ – как крыльцо.
Буслай изможденно простонал:
– Лют, держи мешок, скорее доставай…
– Факелы?
– Нет, поесть.
Лют протянул руку. Буслай отлепился от стены, стремясь избавиться от ноши. Нога провалилась, будто шагнул в темной комнате в открытый погреб, в животе неприятно похолодело. Руку рвануло, сустав полыхнул острой болью, ворот кольчуги впился в шею удавкой.
– Держись, дурень! – прохрипел Лют.
Буслай внезапно почувствовал истинную глубину пропасти. Кожа вздулась пузырями, словно окунулся в кипящее масло, тело скрутила страшная судорога. Над головой раздался сдавленный шепот:
– Не дергайся, сволочь!
– Ну зачем кольчуги надели, – простонал Буслай.
Уши подрагивали от страшного треска мышц соратника, да еще мешок тянул, как пудовый валун.
– Лют, ты не отпускай, а? – просипел он сдавленно.
– Дай подумать, тут бы не прогадать.
Буслая медленно потянуло вверх. Он устыдился своей беспомощности, пальцами попытался зацепиться за край выступа и подтянуться. Но шуйца соскальзывала, неудобно, а десница висела плетью под тяжестью мешка. Кожаная горловина стала скользкой и уползала из хвата со скоростью улитки.
– Лют! – прохрипел Буслай.
Витязь с чудовищным напряжением рванул недотепу. Буслай захрипел, ворот кольчуги смял горло, колено больно уткнулось в камень и жалобно хрустнуло. Лют, хрипя, как смертельно раненный, рванул еще раз, и спина Буслая ощутила восхитительную твердость выступа.
Руку с мешком дернуло, короткая судорога расцепила пальцы, в уши ворвался сдавленный крик, потом стук железа о скалу.
– Что такое, Лют? – спросил Буслай изможденно. Под одеждой скользили широкие струи, тело сковала слабость, в ушах гудело.
Гридень приподнялся, оглядел освещенный зеленоватым светом выступ.
– Лют?
В сердце вонзилась ледяная игла, он вскочил на ноги и уставился за край. Кромка камня виднелась смутно, сквозь темноту чуть пробивалась узкая зеленоватая полоска. Кольчуга проскрежетала по полу, Буслай свесился до половины и жадно задвигал в темноте руками.
– Лют, чё молчишь? Хватит шутить.
Горло закупорил ком, в глазах стало горячо и мокро. Гридня затрясло, как юродивого, темнота равнодушно поглощала отчаянные крики. Буслай бил кулаками, обдирая кожу о холодный камень. Ноги молотили по выступу, он едва не падал, кольчуга брызгала искрами.
– Лю-ут!
Сбоку зашумело, что-то тяжелое грохнулось на выступ, камень содрогнулся. Буслай испуганно повернул голову: перед глазами мутно, словно смотрит на листья клена через воду. Сердце подпрыгнуло от раздраженного скрипа:
– Чего орешь? Деньги потерял?
– Лют! – крикнул Буслай счастливо.
Подскочил к лежащему соратнику, едва не запнувшись о мешок. Ободранными ладонями наспех протер глаза и жадно вгляделся в усталое лицо Люта, бледное в свете грибов.
– Лют, ты как? – спросил он неверяще.
Витязь глянул злобно, прохрипел:
– Зело.
Буслай всплеснул руками, залопотал:
– А чего не отзывался? Я голос сорвал. Ты вообще как обратно залез?
