Лют пихнул, досадливо подул на пальцы.
– Вперед! – сказал он шепотом.
Узкие стены отнорка порскнули в стороны, гридни вывалились в округлую пещеру, через пару шагов подсветка расплавленного камня перестала разгонять тьму. Слух царапнул новый яростный вопль.
В полной темноте только и видно красное пятно на спине Буслая. Лют поспешно шепнул, чтобы дурень снимал железную рубаху. Обливаясь по2том, сбросил свою, и горестный вопль вырвался у него при взгляде на мешок. Ладони захлопали по истлевшей коже, как по щекам впечатлительной девки, половина мешка осталась на пальцах жирными хлопьями.
Достал из ошметков баклажку, плеснул чуток на кольчугу Буслая. Противно зашипело, и вишневый блеск растворился в темноте. Буслай принял баклажку, жадно хлебнул теплой воды, вернул. Лют тоже отпил, но немного. Дыхание у обоих сиплое, натужное, будто у простуженных стариков.
– Что это такое было? – спросила темнота голосом Буслая.
– Не знаю, – ответил Лют хрипло и присел на корточки, пальцами нашарив гладкое дерево. – Сейчас факел запалим, оглядимся.
Ощупью из поясного кошеля он вытащил трут, и в темноте брызнули веселые искры.
Мрак разбавился красным светом. Гридни отшатнулись и сжали оружие, уставившись с изумлением на высоченного витязя, облаченного в вороненый панцирь. Плащ, несмотря на безветрие, красиво колыхался, облик самого витязя был виден неясно. Тьму разгонял свет меча, будто выломанного из закатного неба. Шлем у воина был с причудливой личиной, а дышал он сипло – еще сильнее изможденных гридней.
Воин прошел мимо, оскорбительно не обращая на них внимания. В красноватом свете Лют различил множество проемов в стенах. В одном таком черный воин и исчез.
Стемнело.
– Лют, это кто? – спросил Буслай свистящим шепотом.
– Человек перехожий, – буркнул витязь, нашаривая упавший факел.
– Но как он тут?..
– Он тебе помешал? Сделал что? Тогда чего беспокоишься?
Лют разжег промасленные тряпки, вручил Буслаю и в трепетном свете перебрал пожитки. Баклажки с водой можно привесить на пояс, оставшиеся факелы понести в руках, колдовские пожитки тоже упрятать в поясные кошели. Но куда деть еду?
Пришлось наскоро закусить, остатки оставив в лохмотьях мешка. Буслай бодрился:
– Ничего, с голоду не пропадем. На худой конец в пещерных озерах рыбки половим.
Лют кивнул, перехватил факел и двинулся к проемам. Создалось впечатление, что они оказались на перепутье всех пещерных дорог – стены дырявые, как рубаха, ношенная сотню лет.
Лют прошелся вдоль стен – у двух ходов пламя дрогнуло. Он застыл в нерешительности, кликнул Буслая:
– Куда хочешь?
Гридень без раздумий ткнул пальцем в левый ход. Лют кивнул довольно и пошел в правый. Буслай двинулся следом, обиженно сопя. Сознание посетила догадка, что Лют его оскорбил, но непонятно как.
С каждым шагом все сильнее тянуло свежим воздухом, потом блеснуло знакомым синеватым светом. Лют осторожно высунулся из хода и оглядел пещеру, слабо освещенную дневным светом, бьющим в отверстие в потолке. Лют прикинул высоту и мысленно охнул. Это отсюда отверстие казалось кружком, размером с дно ведра, а на деле – два табуна в ряд пролезут.
Буслай сзади шепнул:
– Кажись, та пещера, которую… завал преграждал. Интересно, где этот завал сейчас?
Лют всмотрелся, убрав факел за спину, и услышал рассерженное шипение:
– Лют, я сапоги случайно-то, чё ты такой мстительный?
– Отрыщь! – отмахнулся витязь.
Освещалась пещера слабо. Хорошо был виден голубоватый камень – ближе к своду, а низ утопал в первородной мгле. Лют прислушался: тьма молчала – не было ни привычного гула, что давил на уши, ни звона подземных ручейков, – тишина звенящая.
В стороне громыхнуло, донесся гулкий отзвук, будто великан топнул, под сводами раскатисто рыкнуло, но слабо, издалека.
– Лют, долго стоять будем?
– А куда идти? – огрызнулся витязь. – Ничего не видно.
Буслай вздохнул, сказал с надеждой:
– Может, что из бабкиного барахла приспособишь? Стрый говорил, там есть камушек светящий.
Лют, к своему стыду, давно позабыл, что пояснял воевода, в памяти осталось немного. Значение разноцветных камушков начисто стерлось. Но он смутно припомнил, что есть светящий камешек… или слепящий…
– Уверен, что мы не испаримся?
– Нет, – ответил Буслай честно. – Но можно рискнуть.
– Разве воин не должон уповать на сталь? – поддел его Лют с усмешкой.
Буслай засопел, сказал тихонько:
– Сталь – вещь добротная, но иногда можно воспользоваться поганым колдовством. Конечно, как вернемся, жертвы Перуну сделаю, чтоб не серчал.
Лют подавил смешок. Вернуться, конечно, неплохо…
Он осторожно порылся в кошеле. При свете факела на ладони блеснула разноцветная россыпь. Пальцами выудил светлый камешек, похожий на кусок застывшего солнечного света.
– Этот?
– Вроде.
– И что с ним делать?
Буслай замялся, скользнул смятенным взглядом на стены отнорка.
– Ну, пошепчи.
Лют ссыпал камни в кошель, на светлый камень глянул подозрительно и, краснея от стыда, буркнул:
– Свети, что ли.
Буслай выдохнул разочарованно: грани камушка весело сверкали отраженным светом факела, но сам светить он не желал.
– Может, бросить, ну, как наш дурак в ущелье?
Лют наморщил лоб, прицельно посмотрел в темноту пещеры, потом озлился и тряхнул головой. Буслай глянул удивленно.
– Пойдем, – буркнул Лют. – Хватить корчить из себя баранов.
Буслай шагнул за соратником, с тоской посмотрел на проем в потолке. Носок запнулся о твердое, пальцы ожгло болью.
– Потише ты, – сказал Лют недовольно.
Буслай притих, даже дыхание задержал, шел тише тени. Лют без толку пялился по сторонам, но в свете факела стен не было видно. А пол пещеры разглядишь, только если уронишь палку с промасленными тряпками.
Вдалеке громыхнуло, треск камня слился с животным ревом. Мерно забухало, словно долбили скалу большущим молотом. Пол дрожал, ноги гридней ходили ходуном.
– Что за?.. – крикнул Буслай.
– Бежим в укрытие, – ответил Лют хрипло. – Переждем.
Слова заглушил страшный рев, за спиной разлилось море огня – далековато от них, но пахнуло жаром, глаза вмиг высохли и заныли, будто их засыпал песок. Грохот участился, от каждого шага подземного чудища гридней подбрасывало. Пятки отшибло тупой болью. Факел упал и быстро потух, в темноте запрыгали красные пятнышки. Во мраке пещеры сверкнули шесть звезд, горевших лютой злобой и ненавистью. Уши заложил довольный вопль.
