– А что потом?
– Разочаровался, что ж еще… Его даже расстрелять хотели, только как же, расстреляешь нас. Навел миражей, запутал всех, а сам в Тибет отправился. Вроде и ныне там. Я ж говорю – того старикан. – Тоси постучал пальцем по лбу. – Ну а мне мое происхождение дало много. Вот, например, я лучше, тоньше оцениваю женскую красоту. Японцам нравятся мелкие, толстые, кривоногие, и у сородичей моих тамошних пристрастия такие же… – Он засмеялся. – А мой вкус безупречен. Образование в этом смысле второстепенно. Помогает, конечно, но больше – по части эрудиции.
– А ты кто по образованию?
– Филолог… Восточные языки…
– А я, – зарделась Маша, – в школе хорошо училась. И потом в техникум поступила… но так все сложилось… – Она прильнула к ебосану, тот ласково провел рукой по ее волосам. – Скажи, Тошенька, – спросила девушка, – а тот твой… не знаю, как назвать его… ну, вроде двойника… он кто?
– Неужели я такой же страшный? – Тоси поднял бровь.
– Нет, что ты! Но знаешь, как бывает: одно прекрасное, другое ужасное, а похожи друг на друга…
– Знаю, – усмехнулся ебосан. – Ты права, мы почти двойники. Он абасы. Мы с ними дальние родичи, но они пошли по пути зла и жестокости. Главное для абасы – мучить зверей, а иногда и людей. Невероятными муками своих жертв абасы служат Высшим Духам. Вернее, думают, что служат…
– Боже, – прошептала девушка.
– Ничего, любимая, – ответил Тоси. – Он силен, но теперь у тебя есть я, а я не слабее. Хотя кто кого в схватке – не знаю… Но к нам двоим он и близко не подойдет. Абасы свирепы, но по-звериному осторожны.
– К кому – двоим? – не поняла Маша. – Тот дядечка на скамейке, он что, тоже?..
– Нет, – рассмеялся ебосан, – этого я впервые видел. Похоже на случайный выброс силы, такое случается. Возможно, отраженная сила… А двое – это мы с тобой, солнце мое. Ты ведь согласишься стать ебосанкой?
– Я?!
– Собственно, это уже произошло, – скромно сообщил Тоси. – Ты зачала мальчика, который будет ебосаном, а жена и мать ебосана, сама понимаешь… Вопрос только в одном – захочешь ли ты пользоваться новыми способностями. Некоторые в этом смысле очень сдержанны. Хотя все равно, восприятие мира невероятно расширяется…
– Я не ощущаю никакого расширения, – растерянно сказала Маша.
– Да? А что с тобой происходило – это не расширение? Я про перчик… А если вот так… и так…
Маша коротко простонала.
– То-то, – донесся до ее слуха шепот ебосана. – Инициация состоялась. А другие грани, другие возможности придут позже. Сейчас нам не до этого… любовь моя…
– …любовь моя… – эхом отозвалась Маша.
5
Маша оторвалась от Тосихиро и медленно взмыла в воздух. Ебосан лежал, закрыв глаза, – неужели устал? И его… словом, то, что так нравилось ей и действительно походило на стручок перца, только огромного-преогромного… красного, жгучего… оно сейчас тоже, кажется, устало. Во всяком случае, заметно уменьшилось.
«Это я его так? Я?» – подумала Маша со смешанным чувством гордости и сожаления.
Сама она никакой усталости не ощущала – только непрерывное, неутолимое возбуждение, только желание: еще, еще… Тело покрывали мелкие капли пота, сердце стучало часто и сильно, из межножья сочилась влага.
Девушка сделала нечто вроде «бочки» в воздухе. На мгновение вспыхнул яркий свет. Когда он угас, Маша убедилась, что ее груди стали немного крупнее, как ей всегда и хотелось. Вытянула перед собой руки, посмотрела на ноги – ну, тут все в порядке. Ноги, правда, можно бы и порельефнее сделать, но Тоша сказал, ему такие нравятся – тоненькие.
Еще глаза чуть расширить? Пожалуй. Самую малость…
Она заметила, что Тоси смотрит на нее из-под полузакрытых век, и снова потекла. Тронула себя за соски, издала тихий стон.
Ебосан, не меняя позы, стал подниматься к ней. Не отрывая глаз от «перчика», резко вздыбившегося и снова ставшего пугающе большим – впрочем, Маша уже знала, что бояться нечего, – она развела ноги. Тоси совершил плавный разворот, оказался сзади… вот, вот… прикосновение… Девушка нырнула вперед, описала, чудом не ударившись о люстру, замысловатую дугу, прильнула к возлюбленному, снова отпрянула, потянулась к «перчику».
– Поиграем? – тихо рассмеялся Тоси. Увернулся, потом привлек ее к себе, провел языком по ложбинке между грудями.
Случайным бликом света промелькнула мысль о сестре: хорошо, что Лилька сегодня загуляла… Тоси приник к Маше всем телом, она слабо ахнула, задохнулась и, почти теряя сознание, услышала:
– Потом покажу тебе еще кое-что. В кошек обернемся… это очень пикантный секс… А после я стану гориллой, огромной, волосатой, почти как Кинг-Конг, а ты – снова женщиной… Получится незабываемо…
Закрыла глаза и отдалась новым ощущениям.
6
Без нескольких минут восемь Стеклянный Вова вышел из подъезда, сел на скамейку. Сантехник Вася опять не появился, да и хрен бы с ним.
В голове, как обычно по утрам, шумело.
Вова сосредоточился, чтобы вспомнить что-то важное – о себе, конечно, – но не успел. Дверь отворилась, глухим, как будто простуженным голосом кто-то спросил:
– Ты идешь, солнце?
Мелодичный голосок ответил из недр подъезда:
– Сейчас… Хозяева просили почтовый ящик проверять…
На пороге показался какой-то незнакомый Вове азиат. Неприметный, весь в черном, скажи пожалуйста… Одни черные… Хотя на рожу этот желтый какой-то. Впрочем, и с ним тоже бы хрен.
Тихо чмокнул магнитный замок – дверь закрылась.
Вова ощутил тяжелый взгляд откуда-то справа. Из-за угла дома выходил настоящий урод: приземистый, харя как блин и бурая, глаз вообще не видать… хотя нет, на одном бельмо различить можно… ё-моё… и хромает… и вообще весь какой-то… заскорузлый, что ли…
Урод налетел на желтолицего. Взметнулся и опал смерч, от хриплого двухголосого воя задрожало стекло за Вовиной спиной. Вжавшись в спинку скамейки, Вова обалдело смотрел на побоище: удары мелькали и блокировались с нереальной скоростью – как в мультике, подумал Стеклянный. Блеснул и отлетел в сторону длинный нож, какими орудуют мясники. Желтолицый завизжал, как будто огромным ржавым гвоздем провели по стеклу, попытался подскочить на манер Джекки Чана, но споткнулся, и заскорузлый ухватил его корявой рукой за ногу, и дернул на себя, и желтолицый рухнул на асфальт. Урод оскалился нечистой щербатой пастью, неуклюже подпрыгнул и с сиплым возгласом «Хык!» тяжело, акцентированно опустился обеими ногами на грудь противника.
Все, понял Вова. Сейчас там хрустнет, а потом этот хромой еще попрыгает, и кранты.
Стало страшновато.
Однако ничего не хрустнуло. Это во-первых. А во-вторых, из распахнувшейся двери подъезда вылетела вчерашняя девчонка – та самая, у которой вчера вечером Стеклянный так и не стрельнул закурить. Только сейчас она была не испуганная и задыхающаяся, а разъяренная. Верхняя губа приподнята, и видны острые мелкие белые зубы.
