Вдруг кикимора замерла, словно одеревенела. Даже взгляд маленьких ее глазок остановился, и моргать перестала.
– Ты что? – испуганно прошептал жировичок.
– Понесла, – так же испуганно ответила Кира. – Право слово, понесла, чую.
Андрейка тоненько ойкнул.
– А и хорошо! – Кикимора вдруг улыбнулась и часто заморгала. – Не все же сухой веточкой оставаться. Рожу кикиморушку махонькую, Ондриянкой прозову, воспитаю. Али жировичка рожу? – добавила она в сомнении.
Андрейка припомнил, что́ когда-то папаша ему рассказывал. И тоже, как и Кира, прислушался к себе. Сердце застучало часто-часто.
– Кикиморушку родишь, – уверенно сказал он. – А я жировичка на свет произведу.
– Ты? – засмеялась Кирушка.
– Я, а то кто же, – важно подтвердил Андрейка. – Ты что ж, не знаешь? Мы так и плодимся: сойдешься с кем-нибудь, и того… Можно и наследника породить. Как-то родитель мудрено это втолковывал, не упомню уж… Слов длинных не люблю… генез какой-то… В общем, от живота отделится.
– Да что ты?!
– А вот утонуть мне в Божьем озере… – Голос жировичка пресекся.
Андрейка потрясенно смотрел куда-то внутрь себя и видел дорогу на Божье озеро. И знал откуда-то, что теперь это его путь. Сегодня, прямо сейчас, чтобы до рассвета успеть. Почему до рассвета-то? А поди пойми, но точно: до рассвета.
Там, на Божьем, недоступном, как считалось, ни для кого из них, из близкой и дальней родни, даже для Высших недоступном, он, жировик-харчевник Андрей, найдет и добудет что-то очень важное. Для всех для них важное. А уж где жить да чем кормиться – дело десятое. Все образуется.
«Я избран, – подумал Андрейка. – Кем – непонятно, и что я там добуду – тоже пока непонятно, однако идти надо. Предназначение», – просмаковал он непривычно длинное слово.
Страшновато, поежился он. Да что там, просто жутко. Но надо.
«Не стану бояться, – решил жировичок. – Чует сердце – вернусь».
Он неловко чмокнул кикимору в щеку:
– Пойду, Кирушка. Дело у меня. Ты жди, к ночи, глядишь, вернусь. Или, – Андрейка снова вгляделся внутрь себя, – еще где свидимся.
Он неуклюже поднялся, подтянул штаны, шмыгнул носом, потер поясницу и, не оборачиваясь на тихо заплакавшую Киру, выбрался на улицу.
Стоял предрассветный час. «Успею до восхода, – прикинул Андрейка, – коли поспешать стану». И потрусил в направлении внушавшего ужас и неясную надежду Божьего озера.
Часть третья
Те же плюс соавторы: финиш
1
Словно будильник прозвонил.
Никаких будильников в съемной двушке не было и быть не могло: Мансур их не признавал. Так и говорил новому чурке, если тот, располагаясь на ночлег, вытаскивал эту дрянь и начинал противно скрежещущие колесики крутить: «Э, дорогой, зачем тебе будильник-шмудильник? Убери, да? Нужно будет – сам проснешься. Сам не проснешься – я тебя просну. А проспишь или я не просну – значит, так надо. Убери, слушай?»
Мансур очень хорошо знал, о чем толкует неразумному. Сам он, не одну тысячу лет просидев в глиняном кувшине, вышел на свободу выдохшимся, как перестаренное вино, потерявшим почти всю предназначенную джинну силу, осмотрелся, уразумел, кто к чему, да и отправился в горы – спать. И спал столько, сколько люди не живут. А пришел срок – проснулся.
«Нет, – поправил себя Мансур, – правильный восточный человек столько живет, сколько я спал. Даже больше живет. Потому что правильный восточный человек кушает правильно, пьет правильно, дышит правильно, все делает правильно. Это русские столько не живут, сколько я спал. А американцы…»
Сколько живут американцы, Мансур не знал, но надеялся, что еще меньше, чем русские.
И опять – словно будильник задребезжал. Это в голове, понял джинн. Ночь, темно, рассвет не скоро, а вставать пора, да. Просто так в голове дребезжать не будет.
Перед глазами вдруг повис кубик, переливающийся от зеленого, через синее и желтое, к красному, а потом обратно. Кубик слегка покачивался и, казалось, пытался что-то сообщить Мансуру. Или что-то включить в нем.
Джинн открыл глаза – кубик исчез, сменившись тусклым светом фонаря за окном. Закрыл глаза – кубик появился.
«Сколько живу, – подумал Мансур, – никогда такого не видел».
И в этот момент – включилось. Включилось десятое чувство, о существовании которого джинн даже не подозревал. Но оно включилось, сомнений не было. И Мансуру стало ясно, что следует делать.
Он быстро – и тихо, чтобы не разбудить умаявшихся за день чурок, – собрался, выскользнул из квартиры, осторожно закрыл за собой дверь. Лифта ждать не стал – второй этаж, зачем лифт-шмифт? – ссыпался по лестнице, прыгая через две ступеньки и уже не стараясь не шуметь, вылетел в пустой двор.
Уловил что-то необычное сверху-сбоку. Глянул мельком – так и есть, через один подъезд, на предпоследнем этаже, там за окном… да, еще один наш появляется. Нет, не один. Одна. Наша. Редкий случай, да. Хорошо появляется, правильно появляется, по-восточному. Совсем по-восточному, даже позавидовать можно.
«Не мое дело, – сказал себе Мансур. Тут же усомнился: – Или уже мое?» И, выбегая через арку дома на улицу, решил: после. Может, к вечеру. Сейчас некогда, сейчас – к озерам.
Он попытался на расстоянии вызвать Тимофея с Аникеем – не отвечают. Надо думать, спят. Да и силы у Мансура не те, далековато озера, чтобы докричаться мог.
Значит, тем более спешить надо.
Правильный восточный человек еще и потому долго живет, что ходит тоже правильно. Не бегает туда-сюда. Не торопится туда-сюда, как муха. Туда полетит, сюда полетит… Нет, правильный восточный человек ходит степенно, и спина у него прямая, да. Но если приходится драться, правильный восточный человек быстр, как гюрза.
К тому же он, Мансур, и не человек.
Джинн побежал совсем быстро. Когда поравнялся с поганым прудом, оттуда с негромким всплеском выскочил парнишка – новый болотный, понял Мансур, бросив взгляд на отрока. Этот, выходит, услышал.
– Я с вами, дяденька? – спросил новичок.
Э, сойдет, решил Мансур.
– За спиной не ходи, – велел он. – Не люблю за спиной. По правую руку ходи.
– Может, пацанов позвать? – пропыхтел парнишка, приноравливаясь к темпу. – С района… по мобиле…
Мансур только выдохнул гортанное и зловещее «ха». А сам подумал: вчерашний воин пригодился бы, только ему по мобиле-шмобиле не дозвонишься.
И у водяных-болотных мобил-шмобил нет. И у этого дурака, которого перехватить надо.
На мгновение прикрыл глаза – яркий кубик все так и покачивался на внутренней поверхности век.
Ну, еще быстрее.
