— Ты и в самом деле думаешь, что я запомнил? — резко спросил Фицджеральд.
— Я запомнила, — промолвила владыка, не чувствуя губ, не слыша своего голоса.
«Ох, гномы, гномы, что же вы натворили?! Как же теперь? Как дальше-то?!»
— Так, — сказал Фицжеральд. — Очень хорошо.
А потом быстро и профессионально связал информатора по рукам и по ногам, невзирая на его громкие протесты и отчаянное сопротивление.
— Фицджеральд, ты чего? — удивленно вытаращилась на него владыка.
— Сейчас, — отмахнулся тот, подхватывая связанного и водворяя его в свою комнату при караульном помещении. — Ничего, голубчик, посидишь тут, пока я все проверю, ничего тебе не сделается…
— Оставь его на свободе, так он опять скроется — ищи его потом… — пояснил свои действия Фицджеральд. — А брать его с собой… очень мне его рожа не нравится.
— Омерзительная рожа, — искренне согласилась Гуннхильд.
— А кто он такой? — спросил Фицджеральд. — Что-то я его никогда раньше не встречал.
— Я тоже, — развела руками владыка.
— Ты тоже? Хорошенькое дело! — покачал головой Фицджеральд. — Мне казалось, что ты всех своих знаешь, разве нет?
— Можешь себе представить, мне тоже так казалось, — буркнула Гуннхильд.
— Должен же он чем-то заниматься и где-то жить, — сказал Фицджеральд.
— Кто-нибудь, может, его и знает, — снова развела руками владыка. — Впрочем, если это бывший лазутчик Якша…
— Ладно. Потом разберемся с этим загадочным незнакомцем, — вздохнул Фицджеральд. — Сходишь со мной проверить все, что он тут наболтал? А то ведь я там у вас заблужусь к чертям и помру с голодухи…
— Схожу, — кивнула владыка. — Только ты возьми с собой сколько-то своих лучников, а то мало ли…
Фицджеральд покачал головой.
— Если там какая-нибудь глупость, на что я надеюсь, и нас двоих хватит, — молвил он. — А если там и в самом деле шарт, в полном боевом облачении… неужто ты думаешь, что мои люди с ними справятся? Маловато нас, а потом… подгорную броню обычные стрелы не берут.
— Так что же тогда? — с отчаянием спросила владыка.
— Как что? — откликнулся Фицджеральд. — Разведаем потихоньку. Если там и правда все так серьезно — вернемся и будем просить помощи. Самим нам с такой напастью не справиться.
— Ясно, — выдохнула владыка. — Ты хоть предупреди кого…
— Да, предупредить своих людей я обязан, — кивнул Фицджеральд.
О чем Фицджеральд говорил с пожилым суровым десятником олбарийских лучников, владыка не слышала. Видела лишь, как десятник, нахмурившись, начал что-то возражать, но Фицджеральд прервал его и сказал что-то окончательное, видно, приказ отдал.
— Идем, — коротко молвил он гномке. — Если что — они сразу же пошлют гонца королю и сами будут наготове…
— Что — «если что»? — переспросила владыка.
— Если мы не вернемся, — бросил Фицджеральд. — Идем.
— Лук возьми.
— А если ничего не случилось? Как я буду выглядеть, ввалившись к вашим старейшинам мало того, что незваным-непрошеным, так еще и с боевым луком в руках?
— А если случилось?
— Ну подстрелю я одного-двух, если повезет, если кто подставится… я ж говорю, что подгорный доспех стрела не берет.
— Но…
— А вот для этого я и беру тебя с собой. Чтоб пройти без шума и все разведать, на глаза не попадаясь.
* * *
Рудник был подозрительно тих. Не стучали кирки и ломы, не грохотали молоты, не перекрикивались веселыми голосами тут и там работавшие гномы. Вязкая тишина. Никого.
— Почему никого нет? — шепнул он.
— Это странно, — нахмурилась она. — Подозрительно. Разве что все они где-то совсем глубоко внизу.
Фицджеральд и владыка осторожно крались по скупо освещенным ходам, стараясь шуметь как можно меньше, быстро перебегали большие пространства, на ощупь, взявшись за руки, брели там, куда уже не достигал дневной свет и где не горели гномские масляные светильники, стараясь не спотыкаться, подымались и опускались по лестницам, медленно и чуть дыша открывали скрипучие каменные двери. Из одного пятна мрака в другое, из одного в другое. Прихваченные с собой светильники решили пока не зажигать — если внизу действительно притаились враги, движущийся свет выдаст «разведчиков» верней всего.
Каждый понимал: безмолвие и темнота в любой момент могут смениться яростной атакой. Враги могут быть где угодно. Стоять за углом, подниматься по лестнице, неслышно красться сзади или поджидать спереди… никто не мог сказать, какое пятно тьмы вдруг взорвется движением, несущим смерть.
Фицджеральд шел, полностью доверившись своей спутнице. Сам бы он давно уже заблудился или даже сверзился с какой-нибудь лестницы. Ему казалось, что они кружат и кружат в какой-то странной полутьме, то выплывая на скупой свет очередного светильника, то вновь окунаясь в густое озеро черноты. Мрак свивался кольцами, давил, обступал со всех сторон, если бы не крепкая маленькая рука, такая надежная, такая…
Здесь, в кромешной темноте, не во что было верить, даже Бог остался где-то там, наверху, а здесь тугими черными кольцами свивалось страшное подгорное чудовище, от которого нет спасения, безмолвное и неощутимое, оно было в тысячу раз страшней любого гномьего шарта, и если б не надежная рука друга…
Здесь, в этой кромешной тьме, где не во что было верить, не на что надеяться… Фицджеральд верил и надеялся только на эту руку, только она связывала его с миром живых.
— Мы не заблудились? — шепнул он, чтоб сказать хоть что-то.
— Обижаешь… — шепнули ему в ответ.
— И как вы тут дорогу-то находите?
— Так же, как ты десятью стрелами в одно и то же место попадаешь, — ответила она. — То есть запросто.
— Как тут темно, — шепотом пожаловался он.
— Да. И это странно, — откликнулась она. — Здесь должно быть куда больше света. Разве что внизу совсем никого нет.
— Но сегодня же нет никакого праздника, — заметил он.
— Да. И мне это не нравится, — пробормотала она. — Кто-нибудь должен бы что-нибудь тут делать, а так… горит только ночное освещение.
— Зажжем наши светильники?
— Подождем пока.
— А долго еще идти?
— Не очень. Уже скоро.
Со скрипом открылась одна дверь, потом другая.
— Ну, слава Богу, хоть какой-то свет впереди! — невольно вырвалось у Фицджеральда.
— Тише… — шепнула владыка. — Мы почти пришли.
Они шли на яркий свет масляных ламп, горевших где-то там, внизу.
— Вот оно!
