— Оба вы бездельники, — сказала Гуннхильд Эренхафт, владыка гномов. — Смотреть на вас противно.
А вокруг хохотали люди и гномы.
Разбитый нос Пихельсдорфа — славный венец мятежа! Хорошо, когда что-то, грозившее стать чем-то ужасным, заканчивается столь безобидным образом.
— Я знаю, что я сделаю, — наконец нашелся господин комендант. — Я назначаю — все слышат?! — старейшину Пихельсдорфа Главным Советником и Руководителем всех мятежей и заговоров! Думается, под его мудрым руководством они все закончатся столь же выдающимся образом, как сегодняшний!
Последние его слова заглушил могучий хохот. И гномы хохотали громче всех.
— Эй, а я?! — по старой, годами вбитой привычке тут же заорал взъерошенный Унтершенкель. — Почему главный — он?! Неспра… — и осекся, сообразив, что к чему, услышав наконец, какой стоит вокруг хохот.
— Я с радостью уступлю тебе этот пост, слышишь?! — яростно прошипел помятый Пихельсдорф.
А вокруг продолжали хохотать. И наверное, не только над двумя глупыми старыми спорщиками и склочниками. Просто потому, что всех наконец отпустило, просто потому, что страшного все-таки не случилось.
— Эй, советник, — прокричал кто-то из гномов, — меня вот жена тиранит, посоветуй, как мне супротив нее мятеж организовать?!
Пихельсдорф и Унтершенкель сидели на земле. Помятые, красные… и может быть, хоть в это с трудом верится, им все-таки было стыдно. Ну хоть немного.
А Гуннхильд с Тэдом целовались.
И все это видели.
* * *
— А как дело-то вышло, не поверишь! — рассказывал гном-пасечник коменданту Петрийского острова Тэду Фицджеральду во время очередной партии в шашки.
— Ну-ну, — подзадорил его комендант, так и не выяснивший, кто из подчиненных и с какой-такой стати проболтался гномам.
— Когда вы это, значит, геройски погибать отправились, никому толком про то не сказавши, очень твои люди переживать стали, — начал старик. — Они-то знают, да что толку, когда у них твой приказ? Вот, значит, переживают они, переживают, что делать, не ведают, а потом один из них своей подружке-гномке с расстройства возьми да и проговорись.
— Кто? — быстро спросил Фицджеральд.
— Кто-то! — самодовольно ухмыльнулся гном.
— Все равно докопаюсь! — пригрозил Фицджеральд.
— Бог в помощь, как у вас говорят! — продолжал ухмыляться гном. — Лопату тебе дать?
— Лопату?
— Или ты голыми руками докапываться станешь? Много не наработаешь, лучше возьми лопату, мой тебе совет, а теперь слушай, что дальше было.
— Вот еще! Пока ты мне не скажешь, кто проболтался…
— Ну конечно, не скажу…
Гнусный старикан не только хихикает, он еще и язык высунул, обормот!
— Я даже не знаю, что с тобой сделаю! — попробовал пригрозить комендант.
Бесполезно. Гном только усмехнулся.
— Зато я знаю, — сказал он. — Ты мне проиграешь. Причем скоро. А пока слушай… так вот, проболтался твой несчастный лучник от расстройства великого и говорит, просто не ведаю, мол, как жить дальше, погибнет мой замечательный комендант, и некому будет мне всякие глупости приказывать! А гномка ему в ответ, бросай, мол, все дела да беги своего коменданта и нашу владыку спасать! А он говорит, не могу, родная, у меня приказ! А она ему, что ж, очень хорошо, а вот у меня нет никакого приказа! Он, глупый, сперва огорчился, когда сообразил, что проболтался, а потом обрадовался и говорит, вот и хорошо, что у тебя нет никакого приказа, у тебя и у других гномов! Ну а она, само собой, ждать невесть чего не стала, мигом побежала, собрала Невест, а те — остальных гномов. Вот так оно и случилось, Тэд Фицджеральд…
— И все-таки ты мне скажешь, — упрямо буркнул Фицджеральд.
— Ну разумеется, скажу, — сжалился старый гном.
И сказал:
— Ты проиграл, Фицджеральд.
Последняя шашка покинула поле.
— Еще одну партию? — любезно предложил гном. — Кстати, недавно я сконструировал новый улей, так ты представляешь…
* * *
Для создания авторского шедевра на звание мастера гильдии бардов Якш избрал труднейшую для себя тему: «Юная девица, оставленная неверным возлюбленным, жалобно вздыхает при свете луны».
Конечно, если вы юная прелестница с огромными глазищами, роскошной копной волос и прочим, что ко всему этому полагается и прилагается, такая роль подойдет вам без труда. А если у вас ко всему этому еще и великолепный голос, недюжинный музыкальный талант и волшебные пальцы, небрежно порхающие по струнам лютни, вы просто обречены на успех в амплуа «брошенная красавица».
Иное дело, если вы — бородатый гном, здоровенный крепыш, с грубоватыми, вовсе не девичьими чертами лица и руками, больше привычными к молоту.
А из инструментов — скрипка. Скрипка — не лютня, что так изящно обрамляет любую страстную исповедь, тончайшим шелком облекает печаль, придавая ей самые соблазнительные формы и контуры. Такова тайная магия лютни: полуобнаженная тоска, искусно задрапированная грусть могут показаться куда более соблазнительными, чем откровенно раздетая радость или не нуждающееся в украшениях счастье.
Нет, скрипка не такова! Не такова скрипка, всюду себя ставящая на первое место. Нет, она не станет обрамлять исповедь, она сама станет ею, ведь так куда интереснее! Она сама превратится в печаль — и облекай ее в таком разе во что хочешь, это уже твои проблемы, несчастный. Смотри только, от излишней старательности в струнах бородой не запутайся!
А может, и впрямь свалять комедийный номер? Взять, да и нарочно запутаться. Именно что — бородой, именно что — в струнах. Глупый неповоротливый увалень-гном пытается изображать сентиментально страдающую дурочку. Мозгов у него, видать, не больше, чем у означенной красотки, зато старательности и упрямства… Ага! И скрипку взять на манер лютни…
«Посмей только! Извращенец…»
Так. Хоть какая-то ясность. Их Милость не согласны. Они не желают. И даже снизошли до того, чтоб возразить. А если их, не дай бог, прогневить — «поехавшие» прямо на концерте струны — минимальная из возможных неприятностей.
«Вот-вот!»
Звучит… очень многообещающе. Лучше даже не пробовать. Правда, лучше.
Да и вообще это трусливый выход из положения. Невелик труд сыграть гнома, если ты и без того от природы гном. Ладно. Решил играть девицу — значит, буду. И никаких отступлений от канона. А голос… ну что ж, значит, надо заставить всех-всех поверить, что и с такими голосами девицы случаются. Важно ведь, что прозвучит в этом голосе.
Якш пел нарочито грубо. Хрипло и с подвываниями. Обычная селянка в самых простых и порой грубоватых выражениях раскрывала свои нехитрые мысли, свои печали и горести. Красавчик кавалер, о котором она мечтала всю жизнь, появился лишь однажды, а потом исчез и даже до утра не остался. Надрать бы ему, засранцу, задницу, чтоб не врал честным девушкам про всякие глупости.
